Суздаль. Это моя земля - страница 49

— Монетку бы мне? Старушка вторую дала.

— Вторую, говоришь? А ну, покажи… хм… действительно, точно такая же. Старушка твоя непростая, кажись…

— Сказала, что это деньги на проезд. Но я не понял.

— Она права. На Руси тысячу лет назад был обычай давать погребённому деньги на проезд. Для оплаты перехода в загробный мир. Эти деньги мы находили и сдавали в Суздальский музей. Там отличная коллекция монет собралась. Зайди, посмотри.

— У старушки коллекция не хуже, чем в музее!

— Может быть, может быть… Покажешь, где её найти, старушку твою?

— Да. Завтра. Монетку отдай?

Всю ночь ворочался. Чем глубже дрёма — тем громче жужжание. Вышел из палатки. Сквозь туман пробивается полная луна. Данилов один у потухшего костра. Увидел меня, вскочил.

— Пошли к старухе!

— Ночь ведь!

— Посмотри на небо. У всех стариков сегодня бессонница.

Знакомое объявление на заборе: «Огурцы. Мёд. Соленья. Открыто». Заходим. Во дворе старушка в льняном сарафане мастерит куколку-мотанку на завалинке. Поздоровались. И она. Отложила куколку. Внимательно смотрит на Данилова.

— Ну, здравствуй, Нумизмат!

Я обомлел. Ноги ватные, привалился к забору, стою. Вот так-так! Смотрю, а Данилов то ли улыбку прячет, то ли злость таит.

— Много ли копеек насобирал?

— Тебе-то что?

— Суздаль — это моя земля! А ты молодыми руками могилы копаешь, у мёртвых плату за проезд отбираешь.

— А ты за мною что ли следишь, карга?

— Уж такая я тебе и карга? Приглядись!

Пригляделся и я. Не было никакой старухи. Была молодая, в сияющем при лунном свете льняном платье до пят. Подняла руки к небу, за руками поднялся рой, слизал Данилова и лёг оземь, успокоившись. Мне стало дурно.

— Ты чего побледнел-то, милок? — ершисто сказала Хозяйка. — Ну-ка, водички хлебни, — и указала на ведро с ковшом на крыльце.

Я потянулся к ведру. Поскользнулся, упал в воду лицом. Ведро перевернулось, и меня накрыло волной с головой.

[4]

В торжественной процессии двигаемся к Каменке. Я впереди, за мной Хозяйка. Ночью на реке туман плотный и такой густой, что пальцы вытянутой руки едва видать, не то что другой берег. Но ведь река, я помню, метров тридцать в ширину, не больше.

Лодка. Я на вёслах. Хозяйка сидит на корме напротив. Над её головой золотистый рой, на фоне которого она выглядит иконой. После двух гребков наш берег пропадает из виду. По моим ощущениям, мы должны были уже уткнуться в противоположный берег, но нет. Скользим в тишине.

— Оставь вёсла, — голос Хозяйки отчетливый, а губы не двигаются, — мы на середине. Бросай копейку.

Конечно. Я и на море всегда так делаю. Чтобы вернуться.

Чёрный мохнатый паук смотрит на меня. Он сидит возле щели на потолке, откуда только что вылез, и смотрит прямо на меня. Или мне это только кажется? Или мне только кажется, что этот паук всё понимает, слышит все мои мысли, угадывает все мои намерения?

Он ползёт из угла вниз по стене, я уже различаю каждый волосок его тела, я уже могу достать его рукой, но он знает, что я не трону, что нет сил, что я смирился. И он ползёт дальше, вниз, на уровне спинки кровати сворачивает. Он приближается к моей голове, забирается на лицо; я закрываю глаза. Лапы щекочут мне нос и губы. Мне противно, но паук знает, что я не трону, что нет сил, что я смирился. Я не могу изменить ничего. Я — песчинка в африканской пустыне, я — дождинка в океане, я — жухлый лист в осенней тайге. Я — снежинка в зимней пурге, я — капля, застывшая во льдах Антарктиды. Я — ничто. Я всего лишь один из миллиардов, запертый по доброй воле в сырой и тёмной келье. Я — самый несчастный из живущих на Земле, ведь я знаю, что станет со всеми нами.

Может, монах-провидец знал. Знал, что всё так и будет: я приеду сюда, в Спасо-Евфимиев монастырь…

— Я никогда тебе не говорил, мне так нравится твоя фамилия — Преображенская.

— На самом деле, эту фамилию я взяла после монастыря.

— Монастыря? Что ты там делала?

— Жила. Я, когда муж умер, я же вообще ничего не умела, родила в девятнадцать, он и обеспечивал. После него, понятно, остались сбережения, но почти всё ушло на обучение дочери. И надо было чем-то заняться, как-то самой зарабатывать. Депрессия началась, я в жизни потерялась. И знакомая посоветовали в монастырь уехать на пару месяцев.