Суздаль. Это моя земля - страница 50
— Послушницей?
— Да, помогала в хозяйстве, на молитвы ходила, на источники. Как почувствовала, что обрела себя, вернулась в Москву, сменила фамилию, занялась цветами — единственным, что умела.
Вот так, невзначай, подруга зародила во мне идею: а не уехать ли тоже? Мысль была странной: ни в бога, ни в дьявола я не верил. Но всю жизнь я хотел чего-то большего, чувствовал, что придёт моё время. Но время шло мимо, мне уже почти сорок, а я так и не разобрался: живу ли так, как хочу? Занимаюсь ли тем, чем нужно? Счастлив ли? Учёная степень, признание коллег, любимая работа, семья. Но неужели для счастья этого достаточно? Может, есть что-то большее, некое тайное знание? Может, потому я и стал палеографом, чтобы найти ответ на этот вопрос в древних манускриптах?
…настоятель Амвросий отправит меня в подземелье…
Прошло четыре месяца. За это время я никуда не звонил, ничего не писал, мне было хорошо и спокойно, хотя ответов на вопросы, приведшие меня сюда, я так и не находил.
Послушник в монастыре не выбирает работу, он делает то, что поручено: готовит, моет посуду, убирает; никому нет дела, кем он был в миру, нищим или богатым, учёным или безграмотным. После утренней службы я шёл на послушание: мыл полы, подметал двор, чистил овощи к обеду. По ночам в тёмной келье, где кроме стола, стула, кровати и голых белёных стен ничего нет, читал Библию и молился.
По какой-то неведомой причине отец Амвросий, настоятель обители, начал приглашать меня с собой на прогулки. Каждую неделю я с нетерпением ждал этих встреч. Мы шли с ним вдоль древних стен монастыря, который «стоит, красуясь своими строениями, яко град», и вели долгие беседы о добре и зле, о боге и предназначении человека в мире.
— Я знаю, ты ищешь ответы. Все мы ищем, — голос отца Амвросия был глубокий, спокойный. Он говорил смиренно, но за словами чувствовалась сила — результат огромной духовной работы над собой.
Я молча шёл рядом, склонив голову.
— Но чувствую, ты здесь не просто так. Бог привёл тебя.
— Я пока не знаю, зачем.
— Если бы всё было так просто, — отец Амвросий ласково посмотрел на меня и улыбнулся. — Скажи, зачем ты приехал?
— Обрести счастье.
— Обрёл? За четыре месяца грязной работы?
— Я молился каждый день, как вы наставляли. Но, кажется, так ничего и не понял.
— Я хочу попросить тебя об услуге. Брат Феодосий проводит тебя в одно место в подземелье монастыря. Ты, говорил, учёный, палеограф, стало быть, умеешь обращаться с древними рукописями. Комнатка там скрытная и неприметная, даже советские варвары в тридцатых годах её не заметили. Поможешь разобрать?
К работе с документами возвращаться не хотелось — в однообразности и монотонности дней моя метавшаяся душа находила определённое успокоение, однако отцу Амвросию отказать я не посмел.
— И никому о ней знать не нужно, — строго добавил настоятель.
…где в сокрытой от глаз каморке, заваленной ссохшимися бумагами, покрытыми пылью и пахнущими ею до щекотки в носу…
Сырость чувствовалась кожей, пахло плесенью, дыхание спирало, от затхлого воздуха кружилась голова. Я будто попал в другой век, но лучи фонариков, робко пробивавших густую тьму подземелья, не давали поверить в это до конца. Проход был узким — шли, согнувшись: брат Феодосий впереди, я позади. Под ногами скользило, за шиворот капала влага… или мне это просто казалось? Несколько раз свернули налево и направо, подземные ходы — настоящий лабиринт. «Если вдруг этот брат оставит меня здесь одного, я никогда на свет не выйду», — пронеслось в голове.
Становилось уже, приходилось идти почти на четвереньках, ноги ныли. В какой-то момент монах остановился, огляделся (казалось, он принюхивается) и принялся шарить по стене правой рукой. Я сделал то же самое и почти сразу нащупал маленькую деревяшку, похожую на ручку двери. Брат Феодосий отстранил меня и аккуратно снял со стены небольшую приставную дверь, облепленную глиной. Я посветил — за ней была стена. «Понятно, почему здесь никто ничего не нашёл». Монах надавил на стену обеими руками и провалился внутрь.
— Сюда.
Я пролез через проём и оказался в тоннеле, устланном гладким камнем. Тоннеле достаточно высоком, чтобы встать в полный рост. Разогнутая поясница неприятно заныла, заскрипела. В конце тоннеля была ещё одна дверь, толстая, дубовая. Не без усилий мы отодвинули в сторону и её. На почерневшем за века дереве я заметил следы от петель, будто убрали их совсем недавно. Фонарь выхватывал из темноты огромные стеллажи книг, свитков и рукописей, сотни лет пролежавших в этой на удивление сухой комнатке.