Суздаль. Это моя земля - страница 51

— Запомнил, как идти? — пошутил монах. — Каждый день ходить придётся.

Освоился я на удивление быстро и ходил в каморку один, без сопровождения. Каждое утро просыпался с чувством, что приближаюсь к чему-то важному, всё больше обретаю себя, что вот-вот найду ответы на терзавшие меня вопросы.

…я прочту то, что должен прочесть…

Пять недель спустя я нашёл ту тетрадь. Это были просто сшитые между собой листы, исписанные не очень ровным почерком. Взглядом я съедал манускрипт, строчку за строчкой, и с каждым прочитанным словом кожей ощущал, как наползает тьма: на меня, на город, на всех людей. Я читал и не мог остановиться, а она сгущалась, становилась плотней, сжимала меня челюстями, жевала острыми зубами, и кости мои хрустели, и кровь моя брызгала на стены. Убив, тьма меня проглотила. Я очнулся в своей кровати и лежал до самой ночи, когда зашёл отец Амвросий.

— Брат Феодосий нашёл тебя. Нельзя тебе было это читать, — в его голосе слышалась великая скорбь. — Хотя, может, потому ты здесь и оказался?

— Что это? — губы ссохлись и потрескались, шевелиться не было ни малейшего желания.

— Одна из пяти книг монаха Авеля-прорицателя. «Самая главная и достойная удивления и ужаса», как говорится в источниках.

— Так, надежды нет? Приидет Антих…

Отец Амвросий резко зажал мне рукой рот. Его ладонь была гладкая и тёплая. Он повернулся к висевшей на стене иконе и трижды перекрестился.

— У тебя есть великое знание. Тебе решать, что с ним сделать. А бог поможет. — Настоятель поднялся и, благословив меня, вышел из кельи. А я лежал, не двигаясь, до самого утра.

Чёрный мохнатый паук смотрит на меня. Он сидит возле щели на потолке, откуда только что вылез, и смотрит прямо на меня. Или мне это только кажется? Или мне только кажется, что паук всё понимает, слышит все мои мысли, угадывает все мои намерения? Он знает, что я не трону, что нет сил, что я смирился. Я не могу изменить ничего. Я — песчинка в африканской пустыне, я — дождинка в океане, я — жухлый лист в осенней тайге. Я — снежника в зимней пурге, я — капля воды, застывшая во льдах Антарктиды. Я всего лишь один из миллиардов, запертый по доброй воле в сырой и тёмной келье. Я — ничто. Я — самый несчастный из живущих на Земле, ибо знаю, что может стать со всеми нами.

Я искал знание и нашёл его. Видимо, богу, вселенной, судьбе — как ни назови силу, управляющую всем — ей виднее, когда и кому доверить свои тайны.

И я — всё. Я — самый счастливый из живущих на Земле, ведь я знаю: без снежинки не будет пурги, без песчинки не будет пустыни, без капли воды не будет льдов, а без человека не будет человечества. Всё, что мы можем — жить.

Медленно беру паука и опускаю на пол, под кровать. Другу нужен Друг, Врагу нужен Враг, Матери — Сын, а Человеку — Человек. И всё, что нам остаётся — Жить.

[1]

Ректор был в бешенстве. Два его подопечных только что понаделали шуму в Москве, и теперь его ждал неприятный разговор с Началами. За десять тысяч лет руководства Университетом на трёхсотый этаж его вызывали от силы пару раз.

— Хана этим двоим, — думал про себя ректор, пока поднимался на лифте. — Сошлю их на практику на Землю Франца-Иосифа или ещё куда подальше… в Термез.

Первые двести этажей здания Министерства занимал сам Университет и реабилитация для ангелов, только что вернувшихся с заданий. Следующие сто были во владениях архангелов. У них свои компетенции и свои отношения с Творцом: обычно они приходят на защиту ангелов, когда что-то идёт не так, но сегодня архангелы решили не вмешиваться и отправили дело сразу выше по инстанции.

Лифт остановился, загорелась табличка «Начала». Круглое лобби, стойка регистрации посетителей, секретарша Зиночка. Всё как пять тысяч лет назад.

— Зиночка, дорогая, вы прекрасно выглядите, — улыбнулся ректор.

— Да ну что вы, — засмущалась Зиночка. Слава Творцу я нашла хорошего косметолога. У нас тут с этим непросто… Но зато теперь я могу сбрасывать кожу раз в пятьдесят лет, а не раз в сто как было до этого.

— Как у Них настроение?

— Да кто же Их знает. Неспокойно сейчас всё. Люди веру теряют.