Суздаль. Это моя земля - страница 57

И я кричу на тебя, мокрая, разъярённая! Бегу за тобой по клети, хромая, швыряя на ходу подушки, а ты перехватываешь и отбрасываешь их обратно. Начинается бой, и в воздух взвиваются пух, перья, а в стену уже стучат соседи, но мне всё равно, я наваливаюсь на тебя всем телом, и луплю, луплю подушкой по башке. А потом вдруг останавливаюсь, бросаю подушку и вспоминаю Город. Выглядываю в окошко и вижу, и слышу, как там, внизу, под сетками, медленно и размеренно открываются и закрываются устья. Вот эти — зелёные — дыхательные. А вон те — красные — рты.

Опускаюсь на пол, прижимаю колени к груди, дрожащими пальцами глажу лодыжки. Кожа на лодыжках изуродована лабиринтами шрамов.

Нам дали тридцать суток на подготовку к net-гонке, и сутки уже прошли.

[2]

За час до рассвета ты будишь меня.

— Давай, давай, детка, погнали!

Я, не открывая глаз, покачиваюсь, натягивая термобельё.

— Что ты вошкаешься, погнали!

Шестьдесят секунд, чтобы запомнить маршрут. Три пролёта вперёд, вверх. Один направо, вниз. Два назад, вниз. Три влево, вверх. И снова, и снова, всего тридцать пролётов. Время! В конце маршрута — ячейка, на ней панель. Панель откроется после решения задачи, а там сейф с блоком для отпечатка пальца. В сейфе ключ и маршрут на тридцать пролётов от сейфа до двери. За дверью победителя ждёт щенок. Щенок — это пропуск в Город на постоянное место жительства.

На старт, внимание, марш!

Я срываюсь и бегу. Каждая смена этажа — зелёный сигнал успеха или красный сигнал неудачи. Можно ошибаться. Но если опоздать, то ключ или щенок достанутся тому, кто успел. Если вовремя никто не придёт, ждать год.

Три пролёта вперёд, вверх. Зелёный. Один направо, вниз. Зелёный. Два назад, вниз. Зелёный. Три влево, вниз. Красный. Чёрт!

В наушниках слышу твой джиббериш.

Ты любишь меня. Ты хочешь, чтобы я выиграла Собаку и поселилась в Городе навсегда. Поэтому ты превратил мою жизнь в ад.

[3]

Пару сотен лет назад по всей Земле великой депрессией наступила бессолнечная зима. Не экстремальная, так. Минус тридцать с запасом. Но жить без солнца в мороз тяжело.

Город осветили дневным светом с ультрафиолетом, перекопали и перезастроили. Сначала русскими клетями, избами, хоромами. Потом плюнули и перешли на небоскрёбы. Тридцать этажей, пятьдесят, сто. Но это ведь музей, на минуточку. Местный мэр обо всём позаботился, и внешнее убранство оставили. Балясины, наличники, ставни. Вертикальные вечнозелёные кустарники. Экскурсии на эйр-флайбордах, чтобы всё это добро как следует рассмотреть.

Город проснулся и задышал на исходе второго тысячелетия. Внезапно началось землетрясение, и люди проснулись в трясущихся, разрушающихся домах. Хватали что попало, выбегали на улицы. Попадали босыми ногами в открывшиеся уже устья. И если дыхательные, то ещё ничего, а вот рты… И раны, нанесённые ртами, затягивались только в пределах Города, а за его пределами открывались вновь.

Я в ту ночь, как и многие, выбежала на улицу и смотрела, как рушится мой дом. А потом земля ушла подо мной вниз, я провалилась, услышала хруст, почувствовала боль и осталась на месте, потому что обе ноги оказались под землёй.

Каждый из нас прожил сколько-то более-менее осознанных лет, но мало кто представляет, что такое в прямом смысле потерять почву под ногами.

Через несколько минут боль усилилась, голове стало холодно, ногам жарко. Устье заполнилось кровью, которая то уходила, то снова наполняла зев. А я стояла и смотрела вниз. Не знала, что делать, не могла кричать и почему-то не хотела сопротивляться.

А потом пришёл ты. Помог мне выбраться, остановил кровь, дал жаропонижающее, зверобой, арнику. Вытащил ноги. Мне некуда было идти, и я пошла к тебе. Думала, это временно. Скоро всё восстановят. Но мой дом не восстановили, а потом и твой — рухнул.

Мы уехали во Владимир. Мои раны открылись. Мы вернулись в Суздаль. Раны закрылись. И тут оказалось, что испарения из устьев ядовиты. Город дышал ядом. И начался наш челночный бег. Месяц во Владимире в бинтах и на сорбентах. Месяц в Суздале на сорбентах и без бинтов.

Многие укушенные, как и я, бежали. Но сбежавшие, как и я, возвращались. Не по доброй воле, а потому что там, за границами Города, умирали от потери крови. Просто царапины. Просто Город. Покусавший невнимательных, заразивший собой.