Своя земля - страница 39

— Посмотри на то дерево, вот то, что рядом с кустарником, — показал Николай Устинович на молодой тополек, сбежавший почти к самому краю противоположного берега. Он вымахал кудрявой кроной над мохнатой порослью кустов. — Дерево, а тоже тянется повыше, к простору, и ему больше солнца, и людям на него приятно посмотреть. А те кусты и погнались бы за ним, да отстали. Так и в жизни…

— Так то можжевель, он у нас большим не вырастает, — сказал Федор.

— Это неважно, главное — мысль. Надо прожить жизнь не просто, как все, а по-своему, с размахом. Что такое в самом деле — как все?

Федор подобрал ноги, обнял руками колени и долго не отрывался взглядом от противоположной стороны реки, где в густых камышах раз за разом с громким плеском билась какая-то большая рыба. Брови у него поползли вверх, собирая мелкие добрые морщинки на лбу. С озорным блеском в глазах он повернулся к Червенцову.

— Гляньте, щука заскочила в камыши и никак не выберется. Вот зацепить бы ее. Эх, из ружья ударить, отсюда наверняка достало бы… Гляньте, опять бьется, как в сети попала, и здоровая, видно…

— Подожди ты, — Николай Устинович положил руку на горячее плечо Федора. — Я о другом хочу спросить… Скажи, из-за чего у тебя нелады с Надей, зачем ты мешаешь ей, а? Тут ты неправ, поверь мне, как другу, как более опытному.

Федор дернул плечом, и рука Николая Устиновича соскользнула на траву. Червенцов покосился на него.

— Вот видишь, ты уже сердишься, и напрасно, я ведь добра желаю. Может быть, я больше, чем друг, и Наде и тебе… А за Надю я особенно беспокоюсь. У нее талант, и немалый, ты сам видишь. Чем, говорят, черт не шутит, глядишь, станет второй Руслановой или Шульженко, слышал про них? Напрасно ты препятствуешь ей, ломаешь ее судьбу.

Склонив вбок голову, Федор отвернул лицо. С обеих сторон его прямой, как ствол, шеи взбухли жилы от прилива крови. Он молчал, замком охватив подтянутые к подбородку колени.

«Самолюбивый парень», — подумал Николай Устинович.

— Наш брат любит показать свой характер, — снисходительно говорил Червенцов. — Мол, моя голова, пусть и дурная, а надумает лучше. Чепуха это, Федя, и ничего больше. Ты еще молод, тебе надо крепко задуматься, как жить, на какую дорогу повернуть, да и Наде тоже… Вот ты обижаешься — пристал, нотации читает, а я по-дружески, ну, по-отцовски, что ли, если хочешь… Уж на что мне вроде и жаловаться нечего, и то, дорогой мой, иной раз подумаешь: эх, не так бы начинать нужно, да поздно. Ты смотри, как бы потом не появилось желание переиграть все сначала, а назад пути нет, они, оказывается, отрезаны. Вот так-то, Федя…

Там, на лугу, когда Федор издали увидел Николая Устиновича, который, переговорив о чем-то с Кичигиным, неторопливой походкой, руки за спиной, шел к реке, он почему-то решил, что гость Анастасии Петровны очень добрый и справедливый человек и принадлежит, пожалуй, к числу тех людей, каких он уважал. При первой встрече с ним в доме тещи Червенцов был прост и приветлив. Позже оказалось: генерал. А его окружала атмосфера радушия и благожелательности. За свою солдатскую службу Федор лишь дважды вблизи видел генерала, командира дивизии, и сопутствующий ему всеобщий трепет — от дневального до командира полка — наделял его такими особенностями, каких не было у других людей. В нем точно сосредоточилась та мудрость, которая поставила его над другими и дала право распоряжаться их судьбой. Генерал был особенно суров с офицерами, и Федор, конечно, не знал, что можно отграничить власть от человека, а строгость к одним и добродушная невзыскательность к другим не всегда бывает свойством высшей справедливости. Федор редко кого дарил своим доверием и дружелюбием, а гость тещи вызывал в нем те чувства, когда хочется быть откровенным и добрым. Он сам назвался проводить его на реку, хотя у него не было времени: предстояло пригнать стогомет на луга, а вот, не раздумывая, преступил полученное задание. И вдруг Николай Устинович бесцеремонно, как будто имел на это какое-то требовательное право, заговорил о том, о чем Федор не только не хотел говорить, но что старательно скрывал от всех. Это представилось ему унизительным и тягостным, вызывая чувство раздражения и неприязни к Червенцову. И какое им дело до него и Нади!.. Он молчал, боясь резким словом обидеть гостя.