Своя земля - страница 40

А Червенцов по-своему понял молчание Федора. Он привык не видеть разницы между тем, что люди говорят и делают открыто, на виду у всех, и тем, что тщательно скрывают подальше от любопытных взоров. Ему часто приходилось вмешиваться в этот скрываемый от посторонних глаз мир, он даже испытывал какое то воодушевление и собственную подобранность, когда внушал какому-нибудь проштрафившемуся офицеру, как непристоен его поступок, и при этом без боязни вторгался в закоулки человеческих душ и без трепета и осторожности выворачивал наизнанку то, что скрывалось от других. Это называлось «пропесочить», «дать прочухая», «поставить человека на место». Ему казалось, что от него скрыть ничего нельзя, виновный, словно обнаженный, стоит перед ним, стыдясь и каясь, и чем больше будет стыдиться и каяться, тем лучше. Это очень полезно вывернуть человека наизнанку, вовремя поправить его — сделать ему благо, поэтому ничего обидного в своих словах сейчас не замечал. «Самолюбив парень, самолюбив, — снова подумал Николай Устинович. — Видно, не привык, когда его одергивают».

— Ну, так что же ты скажешь мне? — переспросил Червенцов.

— Вы что же, от себя или вас подослал кто? — криво улыбаясь, с вызовом спросил Федор.

— Как «кто подослал»? — удивился Николай Устинович и продолжал с внушительными остановками между словами: — Надя не жаловалась, я от людей слышал. Ты других винишь, а надо не со своей колокольни смотреть, а чуть повыше, тогда и обзор шире и видимость лучше, Федя… Так-то, друг мой. А Надежде я постараюсь помочь…

— А на кой нужна ваша помощь, что вы с ней навязываетесь, — вдруг вскипел Федор. — И Надьке ваша помощь ни к чему, сами как-нибудь обойдемся… Кому мы мешаем, что вы все со своими советами лезете!

Он не мог больше терпеть, — ох, как топчут душу, — и голос его дрожал от старательно придавленного гнева.

— И вообще, какое вам дело до Надьки и меня? Человек вы чужой, у нас без году неделя, а указываете, как родитель, будто мы несмышленыши какие, сами ничего не понимаем… И в дураки не записывайте, сроду им не был и никогда не буду…

Он вскочил на ноги и с блестящими от обиды глазами стоял перед Червенцовым, прижимая к груди сильные кулаки, как бы напрягая силы, чтобы удержать себя от худшего. Поднялся и удивленный Николай Устинович. Схватив свою одежду, Федор внезапно пошел от реки быстрой походкой обиженного и рассерженного человека и скрылся в зарослях, только голова и плечи недолго маячили над кустами. Червенцов растерянно следил за ним, не понимая, что случилось и почему Федор взорвался, ведь он ничего обидного не сказал ему.

Николай Устинович не полез больше в воду, посидел над откосом, неторопливо оделся и вышел на дорогу, что пролегла вдоль реки. Он шел не спеша и не зная, куда идет, часто останавливался и с невольным смятением пожимал плечами, думая о том, почему его добрые пожелания опять натолкнулись на непонятную отчужденность и даже озлобление.

Топот бегущего коня вывел Червенцова из задумчивости. Сзади кто-то настигал на лошади, словно преследовал его. Николай Устинович свернул на обочину дороги и остановился, и тут же из кустов выехала Анастасия Петровна верхом на рыжем коньке. Он бежал, вразброс вынося копыта в стороны. Натягивая повод, она осадила конька в придорожные кусты, и тот тяжело завертелся и вскинул огромную кудлатую голову. От быстрой езды краска проступила на ее лице, юбка сбилась, открывая полные округлые колени. И только ее раскрасневшееся лицо и эти колени увидел Червенцов и отвел взгляд. Анастасия Петровна, краснея еще больше, с силой натянула края юбки на колени.

— А я и не думал, что ты умеешь казаковать, — пробормотал Червенцов, преодолевая неожиданную стеснительность.

— Ну, какая я казачка, от нужды, не было подводы, вот и поехала верхом, — засмеялась она. — Ты помоги мне слезть, подержи конька.

Николай Устинович взялся за уздечку. Навалившись грудью на лошадиную холку, она спрыгнула с седла, но, ее нога запуталась в стремени. Он обхватил ее талию и крепко прижал к себе. Конек норовисто заплясал на месте, едва не наступая на ногу Червенцову. Ему было неловко, он остерегался копыт коня и отступал в сторону, стараясь удержать ее тяжелое тело. Анастасия Петровна вырвала ногу из стремени, уронив туфлю, резко оттолкнула Николая Устиновича, вскрикнула: