Тайны русской души. Дневник гимназистки - страница 58
Неужели же члены этого громкого «союза» не видят дальше своего носа? Ведь вот я – совсем дура, и в политике смыслю столько же, сколько свинья в апельсинах, а и то рассудила это так, что и «сухопарый Милюков» – подложный и что распускать Думу… Боже сохрани! Вот если бы Протопопова попросили так вежливенько: «Извольте вам выйти вон!» – то это было бы великолепно… Впрочем, он вежливо – «не понимает». Должно быть – надо пинка дать… Ох, совсем самолюбия нет у человека! Ведь уж давно-давно ясно говорят: «Чего вам тут делать? Право…» Конечно, не этими словами, а понять можно. Уж если я понимаю, так… Не может быть, чтобы министр совсем бестолковый был. Но нужен ли он кому-нибудь? Не прикрываются ли им – и потому держат так долго? Непонятно… Но и нехорошо уж очень. Некрасиво…
А об новой-то Думе?! Фу! Совсем как (в) 1861 году – при создании первого парламента в Италии. Там и депутаты избирались куриями и под непосредственным наблюдением полиции. За целый век – вперед ни шагу. Срам себе признаться, а не то что в люди сказать… А впрочем – это не очень-то моего ума дело…
Что же касается равноправия евреев или, по крайней мере, разрешения им приобретать повсеместно недвижимую собственность – так у нас на («Бестужевских») курсах, в ту большую сходку, когда читали (еще до Рождества) политую красными чернилами, но дошедшую к нам речь, так об этом говорили много. Я не помню и не всё поняла, что они говорили по этому поводу… Я вообще немного понимаю в политике – какой бы то ни было. Помню только, что по этому поводу было много горячих разговоров и многие кричали:
– Почему только одним евреям? Уж если равноправия… – так всем! Какая такая привилегия евреям?..
И в резолюции, кажется, было постановлено, что – «всем»…
Ну, Бог с ней – с политикой. И как-то зло сердце сжимается, и брови сводит нехорошо, и дух захватывает в груди, когда читаешь эту «прелесть»… Лучше – о другом…
От Юдиных всё нет ничего – никаких известий о портфеле. Неужели он потерялся? Ой, ой… Нет, лучше и об этом не писать…
А – вот о чем. Вчера (15 февраля) утром был у нас Юлий Глазырин. Приходил проведать сестрицу, а вернее – поговорить с Николаем Васильевичем (дядей). И брат, и сестра, и мамаша к нему питают большую симпатию. И до чего хорошо Юлий разговаривает с дядькой! Мне так нравится!.. Вообще – он комичный. Не передать всего юмора его речи, всего комизма этого сочетания слов с мимикой и тоном… Надо быть большим художником и ловко владеть пером, чтобы это воспроизвести. А хочется попробовать…
Люблю писать, только редко пишу, так как уж очень досадно бывает, когда не выходит-то ничего… Вообще – лица у меня не выходят. Сегодня рисовала Рубинштейна – с картины Репина. Углем. Так стирала раз до десятка, а нарисовала, наконец, так, что вышло похоже на Ивана Васильевича Аксакова. Рубинштейн и Аксаков… Что общего?..
Но, право же, до слез обидно и досадно, что и когда не выходит… И сегодня уж не один раз швыряла тряпку и угли. Но сделаю же я его (портрет) еще раз! Теперь уж – красками…
Всего досаднее, что не выходит именно то, что мне больше всего хочется нарисовать, – лицо. Ах, какая досада! Ведь вот Зине же (сестре) удается, и еще как! Подчас я ей завидую, право. Хоть и считаю это нехорошим. Но таков уж мой удел – делать всё, что я признаю худым. И не делать ничего положительно хорошего. М-м-м… как гадко… Хоть бы что-нибудь…
Я читала сегодня о (Государственной) Думе. Как они все сошлись во мнении о Правительстве! Все – за исключением очень немногих…
Мы как-то говорили с папой о том, что не может так идти дальше, что не должно так быть. И ведь теперь никто не заступится за существующее положение вещей и настоящую позицию власти – разве только «начальница» (Ю. В. Попетова) да Спасская в придачу…
Странно: судя по нашим девочкам, теперь гимназистки восьмого класса нимало не думают о том, что теперь на Руси делается. Не знаю, как бы я отнеслась ко всему в семнадцать лет, но я помню 1905 год. Я была тогда во втором классе, мне было лет тринадцать. Конечно, нас-то любопытство страшное одолевало, и мы бегали (