Тайны русской души. Дневник гимназистки - страница 59
) слушать у дверей зала и классов, где сидели восьмые (классы). Слушали – и ничего не понимали. А тоже были возбуждены и с каким-то особенным чувством смотрели на старших, на их стриженые головы (сколько я помню, две были острижены), на красные ленты – в косах и галстуках.
Но восьмиклассницы с одушевлением и горячим убеждением в том, что они что-то важное и нужное делают, устраивали митинги в зале, пели в классах что-то, чего в гимназии петь не полагалось… Я ничего почти не понимала в этом. Видела только какое-то волнение, видела потом (знаменитого 22 октября)219 кровь на снегу в пустынной уже улице и вдали – толпу народа… Это мы шли на именины к девочке-однолетке. Не знаю, в этот ли день я простудилась или раньше где, но на следующий день лежала в постели и ждала – нетерпеливо и волнуясь, – когда же, наконец, придет тетя из гимназии и как она оттуда выберется… Если память мне не изменяет, именно в этот день гимназистки скакали через забор из гимназического сада в Ермолинский220 (там жила Валя Гузаревич и еще кто-то из девочек) и наш двор…
Но я уж очень отвлеклась. Я только хотела сказать, что тогда гимназистки интересовались общественными течениями, тем, что делалось вне гимназии и жизни семьи. А теперь они – насколько я вижу – думают только о том, что вот такая-то (учительница) «на пробном (уроке) тыкала в учениц пальцем», а эта «только и делает, что бегает за актерами». Конечно, всё это близко их сердцу, всё это – злоба гимназического дня. И мы говорили о том же в свое время, но, например, Юбилей освобождения крестьян221 занимал нас не только тем, до которого часа позволят танцевать на вечере…
Вот – расфилософствовался человек, у которого для философии и толку-то еще недостает. Кончи, человек Божий!..
А все-таки я с политической экономией – в объеме нашего курса – охотно бы познакомилась…
Ну, фактические данные: у Зойки оказался – ко всем прочим (противоречиво определенным Аксаковым и Грекс222 «болестям») – пренеприятный (по своим последствиям для окружающих) приклад-дифтерит. Вчера (25 февраля) отвезли ее в больницу, а сегодня прокуривали комнату…
И – где тонко, там и рвется! Я сломала термометр. Последнее было моей вечерней болезнью…
А днем получила письмо от Юдиных. Пишут трое. Ну – теперь не скоро дождутся от меня. Больше ничего писать не хочется…
Кашель надоел мне сегодня утром.
Тетя принесла мне «Бадмаевскую прелесть»223 – хину напоминает. Я выпила…
Приходит папа. Как всегда, я спрашиваю:
– Что новенького?
И вместо обычного:
– Да ничего, – слышу:
– У нас переворот.
– Как?! Когда? – я раскрыла рот и вытаращила глаза.
– Так на днях. Временное правительство. Во главе Родзянко224. Вчера губернатор (Н. А. Руднев)225 получил телеграмму: «Я во главе Временного правительства. Вы остаетесь на местах. Подчинены мне. Родзянко». Военным министром назначен Поливанов, иностранных дел – Сазонов.
– Аплодисменты! – сказала я, аплодируя ногами, так как под левой рукой у меня был термометр и лежала я на животе…
Ну и не захотела лежать сегодня – так, как того требует доктор Спасский226, который был на днях и нашел уже процесс в левом легком…
Папа походил, походил по коридору, зале и в столовую, идет оттуда и говорит:
– А чисто сделано…
– Да, – перебиваю я, – только что Думу распустили и…
– И одним Петроградом ограничилось, здесь и пулеметы остались ни при чем.
Да, здесь только остается рот раскрыть от удивления – как я.
А тетя Аничка добавила:
– Что-то теперь, а?.. Ведь уж всё рухнуло… Всё, на что надеялись немцы, пропало…
И верно. Ведь тут – Родзянко. Ах, теперь как война подвинется вперед! Цензуры не будет – ни «беломорской», ни «протопоповской». И русские будут – а не немцы – везде…
И ведь верно, что «чем хуже – тем лучше». Если бы не теснили так Думу, так всё пришлось бы немцев терпеть. И Бог знает, сколько бы еще протянулось. И сверху бы всё время уверяли, что доведут войну «до победоносного конца», и в то же время в Министерстве (Правительстве) главенствовали бы купленные немцами и уже компрометированные Протопоповы, а письма Милюковых запрещались бы цензурой, и Керенские