Темная вода - страница 45

— Ана! — заверещал счастливый Келли.

— Умница, — сказал Ренард. — Покажи, мы хотим посмотреть.

— Ой! — пискнула Диана, наконец-то заметив Дункана.

— Это Мак, Диана. Поздоровайся. Он наш друг. Можешь и ему показать, чему научилась.

Девочка застенчиво уставилась на Дункана из-под пушистых ресниц. Было заметно, что увеличение количества зрителей ей нравится.

— Как поживаете, Мак? — церемонно протянула она. — Вам понравилась наша с Келли лошадь?

— Привет, Диана. Лошадь прекрасна, как рассвет. Так что там с пузырями? — Он был покорён.

Диана порозовела и опустила взгляд на мыло. И уже буквально через десять секунд пена просто закипела на белом брусочке, хотя девочка не шевельнула даже пальцем. А в пене начал расти один, видимо, самый перспективный пузырь. Диана не сводила с него глаз, и он раздувался от гордости больше и больше, перерастая поэтапно теннисный мячик, большой апельсин, голову человека… Дункан ущипнул себя за руку. Келли тихонько попискивал от восторга.

— Лети! — воскликнула девочка, и пузырь-великан оторвался от основы и взмыл к потолку. — К папе! — скомандовала она, и радужный шар послушно колыхнул брюхом и поплыл к Ренарду. Тот быстро посадил малыша на тумбочку и обеими руками сделал несколько замысловатых пассов. Мыльный пузырь медленно вытянулся, меняя форму, и вот уже точная копия нарисованной лошади поскакала по воздуху, вызывав абсолютный восторг у обоих ребятишек и окончательное офонарение у Маклауда.

— Привыкай, — хмыкнул капитан. Его лицо… словно бы дрожало, как марево над раскалённой сковородкой. — Ну вот такие мы, что поделать?

Дункан сглотнул и встретился глазами с Дианой. Попятился. Радужки, только что бывшие голубовато-прозрачными, как озёрная вода, теперь светились фиолетовым.

— Папа разрешил, — немного виновато сказала девочка и вдруг охнула: — Ты такой старый, Мак…

Дункан понял, что всё гораздо, гораздо сложнее, чем казалось даже пять минут назад.

Они отражались попеременно в тысяче зеркал. Сайлас, Кронос и Каспиан. От них не было спасения нигде.

— Ты предал меня, — говорили они, провожая Митоса неподвижными глазами. — Ты убил меня, брат.

Он не спорил, молча бежал по лабиринту, выискивая хоть малейшую лазейку, хотя бы уголок, в котором бы не было бесконечных коридоров отражений.

Тщетно.

Зеркала были повсюду. И его мёртвые бессмертные братья.

— … ты убил, ты предал меня…

Он предавал и убивал многих. И называл братьями — чтобы выжить или просто ради выгоды — тоже не только этих троих. Почему же?..

Ответа не было. Только вечность и:

— Ты убил!..

— … мой брат.

Это сказал не Сайлас, не Кронос и даже не Каспиан.

Смутно знакомый голос.

«Как вам понравился Портленд, Адам?»

Когда это было? Тысячу лет назад? Две?

— У вас очень оригинальные галлюцинации, мистер Пирсон. Было бы интересно в них разобраться. Но это так, к слову.

Невероятным напряжением воли Митос сфокусировал взгляд.

Сумеречная комната. Широкое окно — четыре светлых пятна на бархатной бордовой шторе. Силуэт сидящего человека рядом. Ещё через пару секунд, когда глаза привыкли, Митос сумел рассмотреть морщины и прикрытую жиденькими прядками лысину. Пиджак полированной шерсти — прекрасный покрой.

— Надеюсь, — прохрипел Митос, снова опуская веки, — что вы тоже всего лишь интересная галлюцинация, мистер Бонапарт.

Невероятно трудно шевелиться, невозможно поднять руку, как под лавиной, тогда, в Альпах, в восемьсот двадцатом. Наверное, привязан к лежанке. Или какой-то релаксант? Не понять, тело тяжеленное, непослушное.

Мистер Бонапарт рассмеялся.

— Отлично, мистер Пирсон. Обожаю меткое словцо.

— В любое время, мистер Бонапарт. Но, право же, из-за этого не стоило…

Бонапарт нетерпеливо отмахнулся.

— Да, я уже понял, что вы не восприняли моих слов. И повторю, конечно же. — Он наклонился так, что Митос перестал видеть что-либо помимо его некрасивой физиономии. Каждая складка на коже похитителя разрослась до гигантских размеров. — У меня был брат, мистер Пирсон. Конрад, Конрад Бонапарт. Мы близнецы. Были. Дело в том, что он умер. Его убили. — Тонкогубый рот, похожий на сложившегося вдвое дождевого червя, на секунду искривился, но тут же вернулся в исходное положение. — Я даже не могу винить тех, кто это сделал. У Конрада, знаете ли, был сложный характер. И неподражаемая манера нарываться на неприятности.