Терри Гиллиам: Интервью: Беседы с Йеном Кристи - страница 38
Думаю, он нравился детям, но как раз детям его смотреть не разрешили, сочтя слишком грязным и непристойным, — полный идиотизм, если вспомнить, какой бред им смотреть разрешают. Как бы то ни было, финансового успеха фильм не имел и окупился лишь через много лет, но все-таки окупился, деньги всем вернули, и к настоящему моменту каждый даже получил какую-то прибыль. Я лично думаю, что там есть замечательные моменты, кое-что нужно было сделать иначе, но во многих отношениях это вполне симпатичное кино. Для меня эта картина была первым шансом оторваться от «Пайтона» и попробовать заняться чем-то другим: здесь есть и любовная линия, и приключенческая, но «пайтоновские» шутки все же присутствуют.
Но ведь подобные порывы угадывались уже и в «пайтоновских» картинах?
Да, в «Священном Граале» много человеческого, но мне кажется, что в «Бармаглоте» присутствует иная человечность. Один из моих самых любимых персонажей — Уот Дэбни, бондарь с отрезанной ногой. Для меня он является лучшим воплощением человеческого духа: как бы плохо ни было, он не сдается и не жалуется. Он очень деятельный человек: «Так вот, работу я потерял, тогда я отрубил себе ногу и начал просить милостыню — и дело пошло! Давай и ты со мной!» Когда Деннис отказывается, он кричит ему вслед: «Ты упускаешь блестящую возможность!» Дальше по ходу фильма понятно, что дела идут уже не так хорошо, он отрубил себе вторую ногу, но все такой же бойкий, желает всем доброго утра направо и налево. Обожаю этого персонажа, он полностью взят с одной из картин Босха: там сидит такой человечек, одетый совершенно по-другому, чем все остальные, перед ним разостлано полотно, и на нем лежит отрубленная ступня[151].
Проблемы с «Бармаглотом» могут объясняться и названием фильма: вероятно, публика ожидала увидеть экранизацию стихотворения Льюиса Кэрролла[152].
Ничего общего со стихотворением фильм не имеет, за исключением того, что чудовище «в глуще рымит» и появляется с громом и молнией из леса. Люди обратили внимание именно на это, и решили, что раз «Бармаглот» всего лишь стишок-бессмыслица, то и фильм, соответственно, тоже бессмыслица. Вполне возможно, что люди настраивались на Льюиса Кэрролла, и поэтому картина их разочаровала. Я просто реагирую на то, что меня вдохновляет. Меня до сих пор спрашивают: «Почему “Бразилия”?» Помню, Дик Лестер опасался, что такое название может погубить весь фильм, — и это после того, как сам снял картину под названием «Куба». Мне хотелось выйти за какие-то рамки — как в колледже, когда вся группа на семинаре горячо обсуждала невозможность того или невозможность сего, а я выходил на улицу и представлял им живьем то, невозможность чего они только что обсуждали. Порой самые туманные названия оказываются вполне подходящими — типа «Касабланки» или «Марокко»[153], а есть точные названия, которые при этом не работают. Все это очень тонкие вещи.
В случае с «Бармаглотом» сама идея возникла из стихотворения Льюиса Кэрролла, от него я получил первый толчок.
Буквально с первых строк передо мной вставал особый мир, со своими персонажами, своими фактурами, формами и цветами. Все уже было заложено в этих словах, и все это предстало передо мной в виде средневекового мира, хотя вовсе не обязательно это должно было быть именно Средневековье. К Тенниелу[154] все это тоже имело слабое отношение, гораздо больше здесь было от Магритта, который просто ради прикола дает картинам все эти загадочные названия; во мне тоже это есть, я не могу не играть в сюрреалистские игры, когда берется слово и берется вещь и в голове должна возникнуть ассоциация, устанавливающая между ними какую-то связь[155]. Но, видимо, моя проблема состоит в том, что я использую вещи, уже и так перегруженные ассоциациями. Например, когда мы заявили, что «Двенадцать обезьян» появились под влиянием «Взлетной полосы», все рецензенты подробно рассказали о существующих между этими фильмами связях, притом что я сам еще не видел «Взлетной полосы», когда снимал этот фильм