Терри Гиллиам: Интервью: Беседы с Йеном Кристи - страница 39

.

Мы честно объявили, откуда возникла сценарная идея, точно так же как «Бармаглот» — честное признание о том, откуда началось кино, пока не превратилось в нечто совершенно другое. «Бармаглот» дал необходимый заряд вдохновения. Моя жена Мэгги говорит, что я все время снимаю один и тот же фильм, меняются только костюмы, — сейчас я и сам склонен думать, что все мои картины действительно об одном. Даже с последними фильмами, снятыми по чужим сценариям, дело обстоит так же: я возвращаюсь к одному и тому же, снимаю тот же самый фильм: вот есть общество и есть человек в этом обществе; вот человек, у которого есть какая-то мечта; вот маленький человек, который чего-то достигает, так толком и не разобравшись, чего он хотел: ему достается лучшая доля или худшая доля, но редко когда оказываются реализованными его собственные желания; всегда присутствуют поиски; всегда есть ощущение паранойи, как в «Бразилии»; всегда присутствует жадность, как у купцов в «Бармаглоте»; всегда есть тема ремесленничества и всегда есть любовь — хотя чаще всего она направлена совершенно не туда или заранее обречена.

Мне очень нравится принцесса, которая сидит в башне, — оболваненная, как шляпник, живущая в мире романтических мечтаний; и тут появляется парень, который полностью ее мечтаниям соответствует, и он оказывается жертвой этих мечтаний — «мой герой», — но сама-то она абсолютно ненормальная. Я обожаю ситуации, в которых людям приходится совершать героические поступки, даже если в обычной жизни они никаких признаков героизма не проявляют. Некая часть меня, как мне кажется, все время пытается соревноваться с Лукасом и Спилбергом — обычно я не говорю этого на публике, — поскольку я склонен думать, что они не идут до конца, что представления о мире у них излишне упрощенные. Мне интересно другое: я беру тот тип кинематографа, который считается нормальным и успешным в данное конкретное время, и пытаюсь с ним поиграть, используя его как приманку для зрителя.

После «Бразилии» я довольно много общался с Лукасом на ранчо Скайуокер[157], и тогда выяснилось, что он действительно верит в злую природу Дарта Вейдера. Я пытался ему объяснить, что ничего злого в нем нет, что он просто плохой парень в черной шляпе, о приходе которого все узнают заранее. Скорее, зло олицетворяет Майк Пэлин в «Бразилии»: лучший друг, прекрасный семьянин, готовый из карьерных или каких-то еще соображений пойти на самые страшные пытки и преступления. Здесь неизвестно, откуда появляется зло. Вот это по-настоящему тревожно, а то, что делают Джордж и Стивен, — всего лишь мультики, бесспорно очень хорошие мультики, но претендуют-то они оба на нечто более глубокое, но ничего более глубокого я там обнаружить не смог. Их отрицательные герои напоминают диснеевских персонажей — они всегда самые смешные. А я пытаюсь поставить все эти вещи с ног на голову.

На самом деле Джордж снимал «Звездные войны» в Элстри ровно в то же время, когда я делал «Бармаглота» в Шеппертоне. У нас были свои футболки, и у них были свои футболки, и многие члены съемочной группы работали сразу на обеих картинах. Помню, они ко мне подходили и говорили, что Лукас-де сам не знает, чего хочет, что там творится черт знает что: «Мы строим все эти огромные декорации, а он потом снимает какую-то мелочь в самом углу». А работать на «Бармаглоте» им как раз нравилось. Потом фильмы вышли на экраны, «бармаглотовские» майки моментально исчезли, зато появились майки со «Звездными войнами»: «Ах, боже мой, Джордж такой замечательный, абсолютно гениальный человек». Симпатии съемочной группы крайне непостоянны. Со мной все время так бывает: пока мы работаем, всем все нравится, все уверены, что мы делаем замечательный интересный фильм, а потом они удивляются, что публика так не думает.

Отчасти я сам в этом виноват: никаких послаблений для публики я не делаю, но есть и другая причина — никто особенно не старается продвигать мои картины так, как их нужно продвигать. В самом начале мы работали с небольшой дистрибьюторской компанией «Синема-5»; ее возглавлял Дон Ругофф — во многих отношениях человек замечательный, но в то же время совершенно кошмарный. У него были свои кинотеатры в Нью-Йорке, он закачивал огромные деньги в «Нью-Йорк Таймс», с «Бармаглотом» он вертелся как мог, но так и не придумал, как его продавать, и в конце концов стал рекламировать картину как «монти-пайтоновского “Бармаглота”», то есть стал делать ту единственную вещь, которую я ему делать запретил. Нам пришлось остановить кампанию, поскольку «Пайтон» всегда очень бдительно следил, чтобы «пайтоновский» бренд не использовался для продвижения «непайтоновских» вещей, — об этом заботилась как группа в целом, так и каждый в отдельности. В результате публика так и не поняла, что за картина этот «Бармаглот».