Торквемада - страница 22
Ползут.
Король
(видимо удрученный)
Она — болезнь, и я охвачен ею.
Ты прав! Идя на Рим, кто не был побежден?
Смириться надо мне.
Маркиз
(в сторону)
Как! Согласился он?
Обычно он идет наперекор советам,
Противоборствует; и надобно при этом,
Чтоб он на север шел, толкать его на юг.
Увы, на этот раз он мне поверил вдруг.
Напрасно я хитрил! То было заблужденьем
Тут надо напрямик! Ну, ладно: стиль изменим.
(Громко)
Вы дали вырасти священнику тому,
И так разросся он, что равных нет ему.
Король
(задумчиво)
Да, Торквемада…
Маркиз
Всей Испанией владеет!
Он здешним папой стал. И в когти он умеет
Забрать мгновенно все, чего хотели вы
Коснуться ноготком. Те дни прошли, увы,
Когда в монастыри входить вам удавалось
И церковь цепкая с добычей расставалась.
Мятежного попа повесить вы могли,
А нынче этот поп сильней, чем короли.
Что ваши палачи? Ничто. Ведь, если надо,
Всех судей короля осудит Торквемада.
Он ухмыляется! Сожжет его костер
Все ваши виселицы! Это, мой сеньор,
Неравная дуэль. Ему, а не другому
Принадлежит весь мир. Как жжет огонь солому,
Он может точно так испепелять людей.
Во всех дворцах введен устав монастырей,
Монашество у нас все глушит, как терновник.
Угрюмый изувер — он этому виновник.
Спасайтесь кто куда! Берет и смелых страх.
Смирились гордецы. И вот во всех концах,
Везде, от Кадикса вплоть до самой Тортосы,
Чем люди заняты? Они строчат доносы.
Маркиз Альфонс в тюрьме, и принц Вианский там,
И оба ведь они, король, кузены вам.
Инфант Тудельский взят. Повсюду скорбь и горе.
При дон Рамиро иль при донье Леоноре
Прекрасно жил народ, плясать и петь был рад.
Умолк невинный смех. Сегодня все молчат.
Нет роскоши. Пиры внушают подозренье.
Испания сейчас под трауром, в смятенье:
Был праздник — и угас. Король, ваш лес уйдет
На то, чтоб рос и рос смолистый эшафот.
И не хватает дров! А преступлений мнимых
Уже не отличить от подлинно творимых.
Теперь казнят за все. Свидетелей найдут!
Отцы своих сынов сегодня предают,
А сыновья — отцов! Коль ты случайно даже
Уронишь наземь крест, тебя сожгут сейчас же.
В любом движении, в любых твоих словах
Увидят смертный грех. Ужасный тот монах
В жестокость лютую сегодня превращает
Завет спасителя. За ересь почитает
В своем безумии любую мелочь он.
И будешь заживо ты на костре сожжен,
Коль вздумал размышлять, коль Соломоном клялся;>[34]
И если донесут, что с бесом ты шептался,
И если в постный день посмел ходить ты бос,
Иль знаки странные на ногти ты нанес,
На слишком пожилой ты женщине женился
Иль на молоденькой, иль в бегство не пустился
От подпоясанных ременным кушаком,
Иль мертвеца к стене ты повернул лицом,
Иль скатертью свой стол в субботу накрываешь,
На рождество осла из стойла прогоняешь,
Иль чаще, чем Христу, молиться вздумал, плут,
Отцу небесному, — за все тебя сожгут!
Произносить стихи, идя за гробом друга;
За дверью в темноте рыдать; иль без испуга
Бродить по пустырям и в тишине молчать;
Иль с утренней звездой рассветный час встречать,—
Все — преступление! Увы! Костры пылают,
Заря багровая все небо застилает.
Не кровь ли подданных по небу растеклась?
Так отберут, король, всю армию у вас,
И будет некого вам на врага обрушить!
Да что там говорить! Король не хочет слушать.
А слово бы сказал — и кончено! Но нет!
Испания в тюрьме! И в довершенье бед
Народ не знает вас, от короля далек он.
И вот сегодня здесь, сеньор, у ваших окон…
(Указывает на галерею в глубине сцены и на занавес, который ее закрывает.)
Гучо внимательно слушает.
…Костер они зажгут, огромнейший костер—
И устремит монах свой похотливый взор
На корчи женщины, огнем костра объятой.
На четырех углах четверка черных статуй,
Пророки черные, — четыре их числом,—
Всем четырем ветрам поведают — о чем?
О чем заголосят четыре глотки сразу?
О! Человечиной набьют их до отказа!
В утробах каменных огня раздастся рев,
И будет дым валить из исполинских ртов.
Народы в ужасе, в тоске, в остолбененье:
Испания, и вы, и ваши все владенья
Растаяли в дыму, в зловещем треске дров
Меж этих призраков, меж статуй, меж костров!
Такому зрелищу в анналах нет примера.
Весь этот блеск рожден ужасным Кемадеро.>[35]
Под тенью палача король, увы, исчез.
Король, подавленный, садится на складной стул.