Три комнаты на Манхаттане - страница 16

Кей спала. Он взглянул: она спала, чуть оттопырив верхнюю губу, и улыбнулся — немножко снисходительной улыбкой. Да, она заняла место в его жизни. Но есть ли какой-нибудь смысл измерять, насколько важно это место?

Не бойся он разбудить ее, он обязательно мягко и нежно коснулся бы губами ее лба.

«Я скоро вернусь», — написал он на вырванном из записной книжки листке и положил на ее сигаретницу.

Тут-то она обязательно найдет записку, и эта мысль снова заставила его улыбнуться.

Уже в коридоре он набил трубку, но прежде чем закурить ее, нажал на кнопку вызова лифта.

Смотри ты! Лифт привезла девица в униформе, а не ночной портье; видно, тот уже сменился. Не останавливаясь, он прошел мимо стойки, вышел на улицу и всей грудью вдохнул воздух.

Он чуть было не пробормотал:

— Наконец-то!

И даже непонятно, почему он не задал себе вопрос: а вернется ли он сюда?

Он сделал несколько шагов, остановился, прошел еще немножко.

И вдруг ощутил тревогу, точь-в-точь такую, какая возникает, когда вдруг осознаешь, что забыл что-то важное, но что — никак не вспомнить.

Он опять остановился, как раз на углу Бродвея, парализовавшего его погашенными огнями и бесполезно широкими тротуарами.

А что он будет делать, если, возвратясь, обнаружит номер пустым?

Эта мысль только-только возникла у него, но от нее ему сразу стало так худо, она повергла его в такое смятение, в такую панику, что он резко повернул назад, желая убедиться, что никто не вышел из гостиницы.

У двери «Лотоса» он выбил горящую трубку о каблук.

— Девятый, пожалуйста, — бросил он девице в лифте, которая только что спускала его вниз.

Он не успокоился, пока не увидел, что Кей продолжает спать, что в номере у них все без изменений.

Он так и не узнал, заметила ли она, как он уходил, как вернулся. То был для него миг такого глубокого, такого острого волнения, что он не решался заговаривать с нею об этом. Ежели судить по ее виду, то, когда он раздевался и даже когда тихонько скользнул под одеяло, она крепко спала.

И совершенно как во сне, она придвинулась к нему и прикорнула рядом.

Глаз она не открыла. Да, глаза были закрыты, только слегка вздрагивали ресницы, и оттого подумалось, что вот так взмахивает крыльями птица, слишком тяжелая, чтобы взлететь.

И так же тяжело издалека прозвучал ее голос, в котором не было ни упрека, ни горечи, не было даже тени печали:

— Ты пробовал уйти, да?

Стоило ему ответить, и он все испортил бы. Но, к счастью, она продолжила тем же голосом, только чуть тише:

— Но ты не смог!

И она опять заснула. А может, вовсе и не просыпалась, может, это в глубине сна к ней пришло осознание разыгравшейся только что драмы.

Позже, много позже, когда оба они проснулись, ни он, ни она ни словом не обмолвились об этом.

Это был лучший их час. Они даже думали уже так, словно пережили множество подобных утр. Невозможно было поверить, что всего лишь второй раз они просыпаются в одной кровати; они были полны таким чувством телесной близости, что у них даже появилось ощущение, будто они любовники с давних-давних пор. Еще до этого номера в «Лотосе», который стал им таким родным, и они ловили себя на том, что с нежностью относятся к нему.

— Я первая пойду в ванную, ладно?

И вдруг с удивительной прозорливостью она поинтересовалась:

— А почему ты не куришь трубку? Ради Бога, кури. В Венгрии многие женщины курят трубку.

В это утро они были как девственники. В их глазах сверкала чистейшая, почти ребяческая веселость. Было ощущение, будто они играют жизнью.

— И подумать только, что из-за Рональда я никогда не получу свои вещи! У меня там два полных чемодана одежды и белья, а я не могу сменить чулки.

Это забавляло его. Как чудесно, встав, ощутить такую легкость, почувствовать себя на пороге дня, который заранее не отмечен никаким принуждением, который можно обставить всем, чем захочешь.

В тот день было солнце — яркое, сверкающее. Завтракали они в какой-то закусочной за стойкой; стойки уже стали частью их жизни.

— Ты не против, если мы пойдем прогуляемся в Центральном парке?

День едва начинался, и он не хотел ревновать, но тем не менее всякий раз, когда она что-нибудь называла, упоминала о каком-нибудь месте, его так и подмывало спросить: «С кем?»