Три комнаты на Манхаттане - страница 17

С кем она ходила гулять в Центральный парк и какие воспоминания собирается там воскресить?

В то утро она была молода. И, быть может, потому, что чувствовала себя молодой, она, когда они шли рука об руку, рискнула произнести:

— Знаешь, а я ведь почти старуха. Мне уже тридцать два, скоро будет тридцать три.

Он прикинул, что ее дочери должно быть двенадцать лет, и куда внимательней, чем обычно, стал присматриваться к девочкам, игравшим в парке.

— А мне сорок восемь, — признался он. — Ну, еще не полных. Через месяц исполнится.

— Для мужчины это не возраст.

Не настал ли тот миг, когда он может рассказать о себе? Он надеялся, что да, и одновременно побаивался.

Что произойдет, что станется с ними, когда они наконец решатся взглянуть в лицо действительности?

До сих пор они пребывали вне жизни, но придет момент, когда, хочешь не хочешь, придется вступить в нее.

Догадывалась ли она, о чем он думает? Ее рука без перчатки так же, как тогда в такси, нашла его руку и с мягкой настойчивостью пожала ее, словно говоря: «Еще рано».

Он решил привести ее к себе и все не осмеливался. Перед уходом из «Лотоса» он расплатился по счету, и она это видела, но ничего не сказала.

Ведь это могло значить так много! В том числе, например, что это их последняя прогулка, во всяком случае последняя вне реальности.

Не для того ли, чтобы оставить в их памяти сверкающее воспоминание, она и повела его прогуляться в Центральный парк, где тепловатое солнце окутало их последним дыханием осени?

Вдруг она принялась вполголоса напевать, и это была их песня, та, из маленького бара. И потому у обоих возникла одна и та же мыаль. Когда начало смеркаться, воздух посвежел, а на повороте аллеи их встретила тень уже куда гуще, они переглянулись, как бы безмолвно спрашивая друг у друга подтверждения, и направились к Пятой авеню.

Такси они не взяли. Шли пешком. Можно бы сказать, что то была их судьба, что они не могли или не смели остановиться. Большую часть времени, с тех пор как они познакомились — а им казалось, что это произошло страшно давно, — они провели, вышагивая по улицам, пробираясь сквозь толпу, которую даже не замечали.

И все-таки приближался момент, когда им нужно будет остановиться, но они по безмолвному уговору старались оттянуть его как можно дольше.

— Послушай…

У нее бывали мгновения наивной радости. Это случалось, когда ему казалось, что судьба за них. Они вошли в тот маленький бар, а проигрыватель играл пластинку, их пластинку, и какой-то матрос, опершись локтями на стойку и положив подбородок на сплетенные руки, угрюмо всматривался в пустоту перед собой.

Кей сжала руку Комбу, с сочувствием посмотрела на человека, выбравшего их пластинку, чтобы убаюкать свою тоску.

— Дай монетку, — шепнула она.

Она опять поставила эту пластинку, потом еще раз и еще.

Матрос обернулся и печально улыбнулся ей. Залпом осушил стакан и вышел, в дверях его шатнуло, и он задел плечом наличник.

— Бедняга!

Комб не ревновал, ну разве что самую малость. Ему хотелось заговорить, он все время испытывал эту потребность, но все не решался.

Уж не намеренно ли она уклонялась от того, чтобы помочь ему?

Она еще раз заказала виски, но он на нее не сердился и машинально пил вместе с нею. Он был и очень грустен, и очень счастлив, чувства его так обострились, что от одной только фразы из этой песенки, от одного вида этого бара, погруженного в полутьму, у него увлажнились глаза.

Чем они занимались весь вечер? Ходили. Долго шли в толпе по Бродвею, заходили в какие-то бары, но нигде не могли найти атмосферу этого их пристанища.

Они входили, заказывали выпивку. Кей неизменно закуривала сигарету. Она притрагивалась к его локтю и шептала:

— Взгляни.

Всякий раз она указывала либо на какую-нибудь пару, печальную, погруженную в свои мысли, либо на женщину, одиноко накачивающуюся спиртным.

Казалось, она выслеживала отчаяние других людей, терлась о него, чтобы приспособиться к нему на тот случай, если оно пронзит и ее.

— Пошли.

Каждый раз, когда звучало это слово, они переглядывались и улыбались. Они уже столько раз произносили его, хотя на самом-то деле у них были всего лишь два дня и две ночи любви.