Три комнаты на Манхаттане - страница 19

— Идем.

В тускло освещенном коридоре пахло бедностью. Дверь была выкрашена в гнусный коричневый цвет, на стенке видны были следы жирных пальцев. Замедленным движением он вытащил из кармана ключ. С деланным смешком предупредил:

— Когда я в последний раз выходил отсюда, я забыл выключить свет. Заметил на улице, но у меня не хватило духу подняться.

Он распахнул дверь. За ней была крохотная прихожая, вся заставленная чемоданами и завешанная одеждой.

— Входи.

Комб не решался взглянуть на Кей. У него дрожали пальцы.

Больше он ни слова не произнес; просто, не слишком понимая, что делает, заманивал ее войти, подталкивал — одним словом, пусть пристыженный, пусть испуганный, но ввел ее к себе, пригласил наконец вступить в его жизнь.

В спокойствии комнаты, встретившей их горящей лампой, было что-то призрачное. Он понимал — здесь скверно, и все пропитано трагизмом — трагизмом одиночества и заброшенности.

Эта неубранная постель, подушка с вмятиной, еще сохранившей форму головы, скомканные простыни, от которых так и бьет бессонницей; пижама, ночные туфли, пустая бесформенная одежда на стульях…

А на столе возле книги остатки холодного ужина — унылого ужина одинокого мужчины!

Он вдруг осознал, чего на миг избегнул, и замер у двери, понурив голову, не смея шелохнуться.

Он старался не смотреть на нее, но все равно видел и знал, что она тоже оценивает степень его одиночества.

И был убежден, что она будет удивлена, раздосадована.

Да, пожалуй, она была немножко удивлена, — но очень немножко, — что его одиночество оказалось куда абсолютней и неизлечимей, чем ее.

Но первым делом Кей увидела две фотографии — фотографии детей — мальчика и девочки.

Она шепнула:

— И ты тоже.

Происходило все это замедленно, угнетающе замедленно. Отщелкивались секунды, десятые доли секунд, мельчайшие промежутки времени, в которые вмещается столько прошлого и столько будущего.

Комб отвел взгляд от лиц своих детей. Теперь он видел лишь смутные пятна, которые становились все неотчетливей, и ему было стыдно перед Кей и захотелось попросить прощения; хотя он и не знал, за что, почему.

И тут Кей медленно погасила сигарету в пепельнице. Сняла шубку, шляпку, прошла мимо Комба и закрыла дверь, которую он оставил распахнутой настежь.

Потом подошла к нему, легонько коснулась пальцем его воротника и сказала:

— Дорогой, сними пальто.

Она, пришедшая к нему в гости, помогла ему раздеться и мгновенно нашла место для пальто на вешалке.

Потом она придвинулась к нему, уже гораздо более близкая, свойская. Улыбнулась, и в улыбке ее была как бы тайная, полускрытая радость. Обвив наконец руками его плечи, она произнесла:

— Видишь ли, я это знала.

Эту ночь они проспали точно в зале ожидания на вокзале или в автомобиле, попавшем в аварию и стоящем на обочине дороги. Они спали, обнявшись, и впервые не занимались любовью.

— Не сегодня, — умоляюще прошептала она.

Он понял ее или ему показалось, что понял. Оба они были разбиты и ощущали в голове некую кружащуюся пустоту, какая остается после долгого путешествия.

Но неужто они и впрямь куда-то прибыли? Спать они легли сразу же, даже не попытавшись навести какой-никакой порядок в комнате. И так же, как после долгого морского плавания, в течение нескольких ночей сохраняется ощущение килевой и бортовой качки, им в иные мгновения казалось, что они все еще идут, идут по огромному, бесконечному городу.

Впервые они поднялись тогда же, когда встает большинство людей. Проснувшись, Комб увидел, что Кей открывает дверь квартиры. Вероятно, звук ключа и вырвал его из сна, и первым его чувством было чувство тревоги.

Но он тут же успокоился. Он увидел ее со спины: нерасчесанные шелковые волосы спадали на один из его халатов, который был ей велик, почти до самого пола.

— Что ты ищешь?

Она не вздрогнула. Спокойно обернулась к кровати и даже не попыталась выдавить улыбку.

— Молоко. Тебе разве не приносят по утрам молоко?

— Я не пью молока.

— А-а.

Прежде чем подойти к нему, она завернула в кухоньку, где на электроплитке булькал кипяток.

— Тебе что, кофе или чай?

Почему он так разволновался, услышав, как этот уже знакомый голос звучит в его комнате, куда, кроме него, не входила ни единая живая душа? Еще миг назад он, наверное, обиделся бы на то, что она не подошла поцеловать его, но сейчас понимал, что так, пожалуй, и лучше; лучше, что она суетится в комнате, открывает ящики, вот подала ему шелковый, цвета морской волны халат.