Три комнаты на Манхаттане - страница 21

— А тебе это необходимо?

— Ничуть. Просто я почувствовала себя маленькой девочкой. Мне даже захотелось посмеяться над тобой. Знаешь, когда я была молодой, я была очень насмешливой.

— А что я такого смешного сделал?

— Можно я задам тебе вопрос?

— Слушаю тебя.

— Как это так вышло, что у тебя в шкафу чуть ли не восемь халатов? Может, я не должна была спрашивать тебя об этом? Но как-то странно: человек, у которого…

— …у которого столько халатов, живет в такой конуре, да? А все очень просто. Я — актер.

Почему он произнес это слово как-то стыдливо, стараясь не смотреть на нее? В этот день, сидя за неубранным столом в комнате, где вместо горизонта было окно, за которым работал иглой старый портной с раввинской бородою, они были безмерно предупредительны друг к другу.

Впервые они обходились без поддержки толпы, впервые, можно сказать, оказались лицом к лицу, только вдвоем, не испытывая потребности в пластинке или рюмке виски, чтобы поддержать приподнятое настроение.

Она даже не накрасила губы помадой, и это позволило ему увидеть ее новое лицо, которое оказалось куда мягче и в котором таилась какая-то робость, боязливость. Перемена вышла настолько поразительной, что с этой новой Кей сигарета уже как-то не вязалась.

— Ты разочарована?

— Тем, что ты актер? Почему это должно меня разочаровать?

Однако она стала немножко грустней. А самое главное, они оба поняли это, потому что сейчас им уже не нужно было слов.

Если он актер и в таком возрасте живет в этой комнате в Гринвич Вилледж, значит…

— Все куда сложней, чем ты думаешь, — вздохнул он.

— Милый, я ничего такого не думала.

— В Париже я был очень даже известный, могу даже утверждать, знаменит.

— Должна тебе признаться: ты мне назвал свою фамилию, но я ее не запомнила. Ты произнес ее всего раз, в первый вечер, помнишь? Я пребывала в рассеянности и не решилась попросить, чтобы ты повторил ее.

— Франсуа Комб. Я играл в театрах «Мадлен», «Мишодьер», «Жимназ». Объездил с гастролями всю Европу, Южную Америку. Был также и кинозвездой, снялся в нескольких фильмах. Еще восемь месяцев назад мне предлагали великолепный контракт.

Она старалась не выказывать сочувствия, что могло бы быть ему неприятно.

— Нет, нет, это вовсе не то, что ты думаешь, — поспешил он уверить ее. — Стоит мне захотеть, и я могу возвратиться туда и вновь обрести былое положение.

Она подлила ему в чашку кофе, причем так естественно, что он с изумлением взглянул на нее; в близости, неосознанно проявлявшейся в каждом их движении, было что-то от чуда.

— Все это крайне просто и чудовищно глупо. Могу рассказать, если хочешь. В Париже об этом все знают, были даже статейки в газетенках. Жена у меня тоже актриса, великая актриса. Мари Клеруа.

— Я слышала ее фамилию.

Она тут же пожалела о сказанном, но было уже поздно. Тем самым она дала понять, что знает театральный псевдоним его жены, а вот его фамилия ей неизвестна.

— Она была не слишком моложе меня, — продолжал Комб. — Ей уже перевалило за сорок. Мы были женаты семнадцать лет. Моему сыну скоро исполнится шестнадцать.

Рассказывал он самым безразличным тоном. И с самым естественным видом поглядывал на две фотографии, что украшали стены. Потом встал и продолжал говорить, расхаживая по комнате:

— Прошлой зимой она вдруг объявила мне, что бросает меня и уходит к молодому актеру, который только-только закончил театральную школу и получил ангажемент в «Комеди Франсез». Ему был двадцать один год. Произошло это вечером в нашем доме в Сен-Клу. Этот дом построил я, потому что мне всегда нравилось жить в отдельном доме. Знаешь, у меня достаточно буржуазные вкусы…

Я только что вернулся из театра. Она приехала после меня. Прошла в библиотеку, где я сидел, и объявила свое решение, обстоятельно, мягко, я бы даже сказал, с поразительной сердечностью, если не с нежностью, а мне даже в голову не приходило, что тот ждет ее у дверей в такси, в котором они должны уехать.

Признаюсь вам…

Комб спохватился и исправился:

— Признаюсь тебе, я был до того поражен, так ошарашен, что попросил ее подумать. Сейчас-то я понимаю, насколько глупы были мои слова. Я сказал ей: