Трудная година - страница 32
Тетя Феня остановила ее:
— Что ты! Ты же больная, освобождена от работы... Я одна пойду. Ты ступай ко мне и жди.
Пришлось согласиться. «Неужели,— думала Вера, меряя шагами комнату, в которой стоял стол, застланный знакомой домотканой скатертью в пестрых кружочках,— неужели то, что он пошел освобождать Мирру, помешало совершить диверсию? Если это так, то, выходит, в некоторой степени виновата она, Вера? Но почему же в таком случае ни слова не сказал Игнат?» Наконец она устала от бесплодных вопросов и от ходьбы по тесной комнате. Села, положив руки на скатерть, и ощутила, какие мягкие, какие приятные эти кружочки на ней. И случилось так, что глубокая задумчивость овладела ею, удивительное состояние, когда внимание больше не фиксирует окружающего — ни хода времени, ни звуков — ничего. Как долго Вера была в таком состоянии, она не знала. Сильный грохот вернул ее к действительности. Ей показалось, что стукнули дверью. Она спохватилась, подошла к порогу.
— Тетя Феня?
Тишина. Вера открыла дверь, за ней — никого. Снова вернулась к столу. Снова медленно потянулось время. Стало совсем темно. И вот в тишине морозного вечера послышался гудок, казалось, гудит где-то здесь, за стеной этой хаты. На электростанции заступила ночная смена Значит, там, на комбинатской площадке, все спокойно. Однако вскоре загудело опять. Протяжно, как воют собаки. Тревога? Пожар? Вера бросилась на крыльцо, глянула во все стороны. Ничего не было видно. А гудок все гудел, будто просил пощады. Вера стояла на крыльце и слушала, а на сердце надвигался холод...
— Это вы?
Голос — рядом. Она всматривается. Дробыш? Она бежит в хату, завешивает окно, зажигает лампу. Что это? Перед нею стоит Дробыш, лицо у него в синих подтеках.
— Не волнуйтесь,— говорит он и пробует засмеяться.— Потерпел за добросовестную службу.
— А поезд?
— Вдрызг. Закурить бы...— Совсем по-детски произнес он, шаря в карманах.— Ничего нет! Вы, может, хотите знать о моих приключениях? Я вам скажу... Тридцать четыре человека выбрались из ямы по той же дорожке, по которой удрали мы с Миррой. Однако фельдфебель, выйдя из сторожки, все же заметил. Поднял шум. Тридцать пятой шла девушка. По ней стреляли, но ей удалось отбежать далеко. Она спряталась среди развалин кирпичного завода. Полицаи разбежались искать, а немцы поспешили осуществить свой жуткий план — забросали вход камнями. Разъяренные, злые... Они же надеялись, что днем выведут арестантов и «пощупают» их, жадные висельники! А тут — бегут! И кто бежит? Те, кто не имел силы держать в руках лопату. Не поживились, так надо хоть переловить сбежавших, чтобы слухи об этом не дошли до начальства. Смертники бегут! Возвратившись от вас, я подался в поле, к кирпичному заводу, сделал вид, будто и я ловлю... Кажется, мне поверили. А остальных так и не нашли... Если не замерзнут... Их тридцать четыре...
— А всех?
— Всех? Когда последний раз выводили, было триста сорок девять... таких, что способны были выйти...
— И что с ними?
— Их уже навечно замуровали в том подвале.
Дробыш умолк. И снова они услыхали — гудок все гудит и гудит. Вера посмотрела Дробышу в глаза. Хотела опять спросить, но тот опередил:
— Я встретил студентов и их отца... Взял один чемодан, этого достаточно. Когда все было кончено, подождал с полчаса. У меня там приятель стрелочником. Он помог, потому и поспели. Да разве вы не слыхали взрыва?
И в наступившей тишине вдруг опять что-то сильно грохнуло — даже стекла зазвенели в окнах. Дробыш встал, прислушался.
— Это взрыв. Неужели второй чемодан? — И выбежал из хаты.
Нет, сидеть в бездействии она больше не могла. Погасила лампу, заперла дверь на замок и вышла на улицу. Темень царила над городом, над всей землей. Мимо Веры пробежали какие-то мужчины — в направлении комбината. Чтобы ее никто не заметил, она прижалась к изгороди. Как ни хотелось разузнать, что делается на электростанции, она все же решила идти в центр — обо всем сообщить Кравченко. Но тут ее остановила тетя Феня.
— Верочка...
Она затащила ее во двор. И там зашептала — взволнованно и вместе с тем торжественно: