Трудная полоса - страница 20

— Ты совсем замерзла. Пойдем, я провожу тебя... Костер погас — шипели угли, залитые водой. Белые

сумерки окутывали нас и сближали. Осторожно я шагал след в след за ней. |||

Она хорошо знала здешние места, каждый куст и торчащий из земли корень.

— Маша,— остановил я ее. Ком в горле. Мягкие волосы щекочут лицо. И замерли, а потом медленно поплыли, закружились лес и река, река и лес...

— Поздно, идем быстрее.— Она точно и не целовала меня, — быстрой походкой уходит все дальше, я срываюсь с места и бегу, догоняю ее.

— Идем к тебе?

Маша точно выпрямилась от моего вопроса... Она не оглядывается, но я чувствую, что от ее спины так и веет холодом. Останавливаю за руку и поворачиваю к себе.

— Сам знаешь, мама больна.

— Ну и что, Маша! Тебе не кажется, что мы дураки просто? Не дети ведь...

— Совсем не кажется.— Она почти смеется, и ее самообладание, ее беззащитность, упрямая беззащитность возвращают меня на землю.

— Почему же? — спрашиваю я.

— Ты хороший.— Она целует меня в висок, и я отпускаю ее руку.

...Однако пора возвращаться в деревню. Я поднялся, пошел в сторону лесной тропы. И тут тишину ночи прорезал новый звук. Протяжный, жалобный стон доносился откуда-то сверху, падал на меня. Через секунду я понял: это начало песни...

Слова было трудно разобрать, но я узнал мелодию, вспомнил, как пела Мария:

Мхи были, болота в Поморской стране,

А голые щелья в Беле-озере,

А тая зябель в Подсеверной стране,

А толсты становицы в Каргополе...

Пела женщина — неужели моя Машенька?

Слышно неясно, но казалось, что это ее интонация, ее грудной голос. Звуки, точно рожденные самой ночью, сливались со светлеющим небом, с тишиной плеса, с шорохом елей.

Необыкновенная ночная песнь оборвалась на полуслове, будто лишь причудилась мне. Я вернулся и еще долго стоял над водой. В речном ветре были слышны далекие голоса, смех, но песни больше не было...

Ночь на воскресенье, наверное, учителя со школьниками устроили вылазку на природу. Очень простое и земное объяснение. Но вера осталась: знак, весть подала мне моя Мария!

Станция пировала. Прощальный вечер начали еще днем.

— Рад поздравить всех с успешным завершением эксперимента,— в речи нашего научного руководителя проскальзывают ликующие нотки.— Эксперимент — это только первый шаг. Система работает надежно, будем совершенствовать, конечно... Но представьте только, какие перспективы открываются перед геофизикой! Запустят вот скоро спутник — и ваша станция станет принимать информацию со всех датчиков, разбросанных по территории страны. А это значит что? Во-первых, возможность глубже изучать геодинамические процессы. Во-вторых — глубинное строение земной коры. И наконец, третье, немаловажное — это поиск и разведка полезных ископаемых.

Волнующий миг. Мы поднимаем бокалы, то есть стаканы. Улыбается Наташа — повезло ей с практикой. Горд и смущен Николай Иванович; застенчиво подносит вино ко рту Полина Михайловна — и отказывается-таки сесть за стол.

Но вот девчата требуют танцев. Я тихо встаю и выскальзываю за дверь, пока не вспомнили про мою гитару.

В комнате, где стоит телефон, никого. Звоню в школу. Наконец-то. Ее зовут.

— Мария Федоровна, Машенька. Это Андрей. Где мы можем встретиться прямо сейчас?

— Я не понимаю...— в голосе растерянность.

— Все объясню при встрече. Подойти к школе или?

— У часовни.— Еще бы она не поняла, кто звонит!

— Хорошо! Бегу туда.

Я знал, где часовня, хотя и не бывал там. Но раз она велела... Напрямую через лес...

Впереди свет. Даже глазам стало больно, когда я выскочил из мрачности ельника — на взгорье, в зеленое солнце дня. Оно глядело на меня тысячами глаз: из капелек на траве, на иглах елей, из подковки ручья. К небу взметнулась часовня.

Марии еще не было. Чуть успокоился.

Вблизи часовенка совсем не такая, как издали, снизу — из деревни по ту сторону речки. Креста нет, лишь шатрик, обитый лемехом, да зубчатая тень выдают ее назначение.

Сруб — обычная изба с маленькой крытой галереей— прочно вошел в землю. Нет гордых главок, восьмерика, резного орнамента — все просто и сурово. Усталость ожидания, усталость этих напряженных дней трудной работы отступили — меня несло вперед.