Трудная полоса - страница 3

II

Проснулась очень рано... Первый порыв — немедленно вскочить и мчаться на кухню готовить завтрак; часовой механизм, безупречно действовавший все три года моей супружеской жизни, теперь заржавел, и порыв угас сам собой. Сережка позавтракает в садике, а готовить только для себя не люблю. Лежу, не шевелясь, глядя на кусочек зари, бог весть как попавший на это серое, скучное небо. Тороплюсь впитать скупые утренние мазки, запомнить маленькое зеленоватое пятнышко, пока Густые рваные тучи не смяли, а потом и совсем не закрыли робкую красоту.

Когда-то давно, когда мы с Павлом были самыми счастливыми людьми на свете, утренние пробуждения приносили радость. Соскакивала с легкостью, смеясь, расталкивала мужа, и в любую погоду мы пятнадцать — двадцать минут бегали вокруг дома. Потом небольшая психологическая зарядка — самовнушение, какая я молодая, красивая, как здорово у меня получается вce, за что ни возьмусь. И можно на работу, на любимую работу, с которой связаны самые дерзкие замыслы... Счастье корова языком слизнула. Подниматься каждое утро стало пыткой. Заранее сжимаешься оттого, что надо идти на завод, где все посмеиваются над твоей наивной верой в технический прогресс. Ты веришь, как верят в бога! — чудную фразу однажды мне сказали...

— Сережа, Сережа,— я склоняюсь над кроваткой

сына, начинаю на сонного еще натягивать колготки. Мне жаль будить его, поспал бы всласть, но что делать... Какое безрадостное пасмурное утро! Как привычно это постоянное ощущение тягостного безразличия, усталости, которое надо преодолевать только усилием воли. Преодолеваю, улыбаюсь, чтоб мальчишка мой тоже улыбался и шел в группу с радостью.

Но Сережка, хитрец, чувствует мое настроение, ноет всю дорогу. Пока едем в троллейбусе, чисто вымытом, еще пахнущем хлоркой, ноет и потом, когда я веду его через пустырь за тоненькую, такую холодную после болезни руку.

— Мама, не хочу в садик! Ты во сколько меня заберешь?

Мы сидели дома три недели из-за его фолликулярной ангины, и он еще не вошел в рабочий ритм. Эти ангины — как привидения — всегда перед моими глазами. Оставила его в группе, иду пустая, словно порцию крови сдала, голова немного кружится... Опять, наверное, Сережка не поспит днем и котлету, и хлеб в обед оставит...

Даже потом, когда погода разгулялась, веселее мне не стало. Казалось обидным и несправедливым, по крайней мере, сегодня, что небо прозрачно, как бойлерная вода у меня в ванне, что листва зелена и блестяща, будто покрыта лаком, а напротив меня сидит Валентина, чистит пилочкой ногти, улыбается... Будто нарочно стол ее переставили ко мне в комнату, хотя работает она совсем в другом отделе, чтобы убивала она меня каждый день своей красотой. Ее пухлые губы что-то говорят, но я не слушаю, не хочу слушать. У меня через три дня техсовет, а еще не все подготовлено. Не могу сосредоточиться, черкаю на бумаге странные геометрические фигуры.

Рот Валентины открывается и закрывается, как в немом кино. Наверное, все то же: что Володечка достал ей французские сапожки, а она купила ему рубашку модную, расписную, что они в кино вчера бегали и мороженое было очень вкусное — в общем, ерунда, пустяки, из которых на первых порах складывается жизнь молодоженов. А мы с Павлом много ли ходили в кино? Нет, только на самые-самые, все было некогда. А много ли я покупала ему рубашек, носков, чего там еще... Пару галстуков, и то на день рождения... Зато у нас

была высокоинтеллектуальная жизнь. Он знал и древнегреческую литературу, и новейшие теории космологии, вдруг начинал читать мне Верлена, а потом заставлял слушать его экономические изыски. Мы проводили вечера, читая и обсуждая его статьи для многотиражки. Мне казалось, что они годятся и для «Правды» или «Известий», и избегала говорить о том, почему он не ладит с редактором. Бытовое, низменное как будто не касалось нас — теперь пожинаю плоды. Горько.

Поймала себя на том, что завидую чужому счастью. Как ни убеждай себя, что у тебя другие представления о любви и гармонии, но и ты, Анна Кирилловна, прежде всего баба, баба, которую бросил муж, — и от этого факта никуда не скроешься...