Трудная полоса - страница 34

Однако кто же это подходил к телефону? Будущий муж? Но не могла же она такие вещи при нем говорить! Ерунда, видно, приятели собрались день рождения отметить... Арсения вдруг рассмешило, что она разговаривала с ним, сидя на краешке ванной. Таня иногда уносила аппарат туда, когда в комнате было шумно...

Арсений спустился в кубрик. Море, ибо это было уже море, качалось в иллюминаторе вверх-вниз. Ветер срывал шапки волн и неистово швырял их о борт, в сотый раз промывая стекла. Видно было, как сливается желтая вода реки с чистой серой морской водою. Вот тебе и ассоциация! Река и море. Человек и люди. Вон там еще видны полосы бурой воды, а дальше и нет ее, исчезла, растворилась... Стала морем...

А на полу окурки. Смешно: до сих пор он всегда первым обрывал свои романы и увлечения, если они слишком затягивались, но с Татьяной рвать пока не собирался. Может быть, со временем он даже и женился бы на ней. Ведь любит же она его, сама сказала сегодня, а он всегда это чувствовал. Потому, может быть, и не торопился с окончательным решением. Казалось, Татьяна никуда не денется. А она, на тебе, отколола номер... Впрочем, их отношения давно уже таили в себе червоточину...

Арсений сидел в углу каюты, упираясь ногами в массивную, вделанную в палубу ножку стола. Усердно, сам того не замечая, отламывал маленькие щепки от выступающей над столом планки. Самолюбие, конечно, заедает, но, в сущности, он испытывал сейчас, если очень честно, облегчение. Слава богу — он снова свободен... А на что ему эта свобода? Нет, нет, жениться сейчас, с бухты-барахты — по меньшей мере, странно. А может быть, и стоило? Может быть, надо было вести себя с Танькой как-то иначе? «Дрянцо вы, Арсений Никитич, сволочь порядочная» — она имела все основания сказать так, но не сказала, еще зачем-то благодарила... Что-то, что-то не так...

Коробок спичек скользнул по столу и, щелкнув Арсения по пальцам, остановился у барьерчика. Сверху проник свет и донесся промерзший, а может быть, пропитый голос:

— Вылезайте! Прибыли!

Арсений поморщился от такого приглашения — нет, все-таки речники — это тебе не вышколенные моряки. Усмехнулся, нехотя взял рюкзак, ружье и стал подниматься по почти отвесному трапу наверх. Катерок приветственно погудел, развернулся и долго швартовался у маленького причала. Собственно, и причала-то не было. Так, доски. Арсений выругался про себя и полез в воду — иначе тут не выберешься... Нелепо начинается отпуск...

Кати Климушиной на острове Арсений не нашел. «Была как будто такая на метеостанции, там спросили бы»,— посоветовали в рыбачьем поселке. Спросил.

Оказывается, работала раньше, переведена на другую станцию, а куда — не знают.

Значит, назад в город, в управление, уточнить, где теперь Катя, а потом ехать на новое место ее работы?! Дернуло же его ввязаться в эту историю... И катер, как на грех, ушел. Здесь следующего скоро не дождаться — разумнее шагать через весь остров в поселок Северный да на маяк заглянуть... На маяке он все равно рассчитывал побывать, но уже с Катей. Арсению показалось, что его жестоко обманули — неизвестно, сколько он еще проищет эту дочку Климушина... И отпуск уходит... И Таньку теряет...

Он остановился на твердой полоске влажного песка, усеянной ракушками и водорослями. Присел на отполированный водой и ветром ствол когда-то могучего дерева. Здесь по всем северным берегам целые деревянные завалы, собрать бы да на лесозаводы — наверное, годы лес рубить не надо будет... А вот пропадают тут, гниют потихонечку на безлюдных берегах. Точно тысячи жизней, прожитых впустую. Арсений, сам того не замечая, поглаживал рукой холодную гладкую поверхность большущего бревна, которое и цвет свой — желтоватый, мягкий цвет сосны — давно потеряло, и было странно мертвенно-белым...

Уж как Таньке хотелось, чтобы он бросил плавать! Да для него это смерти подобно. Не сможет он на берегу, задохнется, окостенеет, сопьется, в конце концов...

Море, вот что у него есть — и никто теперь не отнимет. Арсений подставил лицо влажному ветру и смотрел вдаль: небо без единого голубого просвета, крикливые черно-белые чайки, белесые волны с косичками пены... Лишь оттенки от белого до серого — вот и все, что позволила себе здесь северная природа. Редко глядел он на море с берега. Зато часами — на капитанском мостике и потом, свободный от вахты, привалившись к борту,— на безбрежную голубизну. Песчаная кайма придает морю нечто домашнее, но истинная сущность моря с берега не открывается, она познается лишь в океане, в тишь ли, в туман или в бурю, но там, в океане...