Трудная полоса - страница 41
мне счастье. Дождался. А Сеня-то здесь? Позови его, Катенька...
Катя поднялась, вышла и через пару минут вернулась с Арсением.
— Федор Константинович,— позвала Катя. Подобие улыбки тронуло губы Климушина.
— Сеня, голубчик, столько хлопот принял, эдакую красавицу разыскал. Теперь мне и умирать легче...
— Да вы еще выкарабкаетесь,— храбро улыбнулся Арсений.— Доктор сказал: дело — на поправку...
— Ежели что, ты Катю не забывай, много она лиха хватила...
— Само собой,— кивнул Арсений. Катя не выдержала, закрыла лицо руками.
Заглянула сестра:
— Хватит, хватит, товарищи...
Вернулись в кабинет Ямпольского. Катя начала сходу:
— Доктор, можно, я здесь подежурю? Я все умею делать. Нас учили.
— Хорошо.
Катя тотчас вышла...
Глеб и Арсений сидели одни.
— Молодец твоя Катя Климушина! Я бы такую к себе в больницу взял работать. Выдержана. Не выношу, знаешь, женских слез, привыкнуть бы уж надо, а не выношу... А ты, дружище, иди-ка домой теперь да складывай чемоданы.
— А если я тоже останусь тут, дежурить около Климушина?
Брови Глеба углом полезли вверх.
— Созови еще весь город,— ответил он резко, но увидел, как потемнело лицо Арсения, и добавил: — Нельзя, Сень. Не обижайся. Отправляйся-ка ты со своей прекрасной дамой на распрекрасный юг. Только не забудь, что сегодня вечером ты — наш гость. Леночка торт печет... Завидую я все-таки тебе, Сенька! Умеешь жить!
Однако тон разговора, принятый прежде между однокашниками, покоробил теперь Арсения. Он сухо сказал.
— Татьяна вышла замуж и уехала на юг — в свадебное путешествие. Только что звонил ее подруге, уточнил детали...
Глеб нахмурился, пригладил волосы, помолчал, потом произнес неуверенно:
— Спутал я тебе все карты...
— А, чушь! Оставь, Глеб, не мучайся! Какие карты? Должно быть, все к лучшему. Понимаешь, бывает такое состояние подвешенности, когда сидишь на берегу и не знаешь, на какое судно пошлют... Теперь что-то вроде того...
Монологов «быть или не быть» бравый старпом прежде не произносил.
— Ты переутомился, Сеня. Как врач тебе советую, отдохнуть надо.
— Милейший доктор, я у тебя, между прочим, советов не прошу. Не обессудь. Ты мне Климушина на ноги ставь!
— Я не бог. Что могу, то и делаю.
— А ты делай и сверх того.
Перепалок между однокашниками прежде тоже не замечалось.
— Иди, Арсений, говорить с тобой невозможно, заводишься с полуоборота. Ждем тебя вечером...
Будто и в самом деле никому вдруг не нужен. Лишний. Досадно. Домой — не хочется. Самое время в пароходство показаться, еще можно успеть до конца рабочего дня.
Вечером он все-таки пришел к Глебу. Сидят за столом, шутят. Арсений — как будто прежний — тамада и душа компании. Отдает должное еде и хорошему вину. Нахваливает грибки и помидоры и, вот, пожалуйста, приглашает Леночку, хозяйку дома, танцевать. Сухопарый, подтянутый, он ведет партнершу легко и красиво. Танец доставляет ему явное удовольствие.
— Ничего он не переутомился,— бормочет про себя Глеб, чуть-чуть ревнуя,— вон как крепко на ногах стоит...
— А вы знаете, как у нас на судне повар готовит? — начинает рассказывать Арсений, когда музыка замолкает. — Его зовут только шеф или — уважительно — Платон Павлович. Он все вкусы изучил. На камбузе колдует. Если уха — значит, помполит и стармех, Климушин то есть, получат двойную порцию. Подливку уж он капитану не подаст. А мне всегда приготовит черный кофе, хотя остальные будут пить с молоком. На стоянках, правда, он «болеет», и нам приходится есть пережаренные котлеты... Но за искусство ему многое прощается... А у человека, между прочим, четыре класса образования и очень нелепая жизнь...
Рассказ вполне в духе Арсения, но последнее замечание, даже не само замечание, но интонация, теплая, сочувственная, заставляют Глеба взглянуть на него повнимательнее...
Летит на пол хрустальный бокал.
— Леночка, экскьюз ми...
Неловкость вызывает волну новых воспоминаний: про бури и болтанки, когда книги валятся со столов, легкими крыльями становятся коечные шторы, а банка (табуретка — для непосвященных) катается по палубе.
Глеб ставит танцевальную пластинку, но Арсений с улыбкой подходит к проигрывателю: