Трудные годы советской биологии - страница 44
Взгляды Турбина того времени, надо думать, были вполне искренними. Они, видимо, отражали весьма скромное биологическое образование, которое он получил в Воронежском сельскохозяйственном институте, а также последовавшую за этим работу в пролысенковском коллективе, возглавлявшемся академиком Б. А. Келлером. После августовской сессии Лысенко имел все основания считать, что выбор декана биофака Ленинградского университета был им сделан правильно. Биофак был очищен от морганистов-менделистов, Турбин и в докладах, и в печати бескомпромиссно осуждал идеалистическую буржуазную генетику и признавал единственно методологически правильной мичуринскую биологию. В 1950 г. он выпускает учебник «Генетика с основами селекции», допущенный Министерством высшего образования СССР для преподавания в университетах. В этом учебнике никаких следов классической генетики не было. Подзаголовки первой главы гласят: «Менделизм-морганизм — порождение реакционной идеологии империалистической буржуазии», «Мичуринская генетика — теоретическая основа современной материалистической биологии». В книге отрицается существование особого материала наследственности — генов, положенных в основу «менделевско-моргановской генетики». Казалось бы, что все в порядке, однако на этот раз Лысенко ошибся. По-видимому, у Турбина в результате биологического самообразования вскоре начало изменяться отношение к мичуринской биологии. К 1952 г., убедившись в ложности новой теории видообразования Лысенко, Турбин проявил большую смелость и выступил против нее; при этом ему удалось прорвать цензурный кордон.
Хотя Турбин и Иванов ограничивались лишь критикой лысенковского видообразования и не посягали на другие разделы мичуринской биологии, их статьи вызвали со стороны лысенковских приспешников — Нуждина, Студитского, Лепешинской, Дмитриева и других — яростные, подчас грубые нападки в печати. Турбин на страницах «Ботанического журнала» и в других изданиях давал им соответствующую отповедь. Опубликованы были также статьи ряда крупных ученых (В. Н. Сукачева, П. А. Баранова, Е. М. Лавренко и других), присоединившихся к разоблачению лысенковского «нового учения о виде». В своих полемических статьях 1954 г. Турбин подчеркивал: «…выступление против теории видообразования, выдвинутой Т. Д. Лысенко, ни в коей степени не означает моего отказа от основных положений мичуринской биологии, от критики вейсманизма-морганизма…». Однако это, по-видимому, было не совсем так. Имеются признаки, что у Турбина и отношение к лысенковской теории наследственности тоже начало «расшатываться». У него на кафедре генетики ЛГУ с начала 50-х годов доцент B.C. Федоров организовал чтение специального курса по классической менделевско-моргановской генетике для узкого круга сотрудников и специализировавшихся студентов. А в 1957 г. Турбин в статье «О современной концепции гена» вопреки основному тезису мичуринской генетики об отсутствии особого вещества наследственности переходит на позиции классической генетики и утверждает, что термин «ген» «нельзя квалифицировать как идеалистический и метафизический».
Итак, появление в конце 1952 г. в «Ботаническом журнале» статей Иванова и Турбина ознаменовало снятие цензурного запрета на критику не только антидарвинского лжеучения Лысенко, но и других аспектов «передовой мичуринской биологии», включая «новую клеточную теорию» Лепешинской. Это означало перелом в судьбе советской биологии. Как сжатая пружина, она начала расправляться по мере ослабления наложенного на нее гнета. Никогда не утихавшая борьба за оздоровление нашей биологии наконец смогла выйти из подполья. Она была трудной, затяжной, шла с переменным успехом, отголоски ее не утихали вплоть до последнего времени.
Переходя к рассказу об очищении советской биологии от живого вещества Лепешинской, следует вернуться к некоторым сторонам ее деятельности. Это нужно для того, чтобы попытаться понять психологию людей, принесших столько бед, материальных и моральных, нашей науке. Внутренние силы, побуждавшие деятельность Лепешинской, отличались от тех, которые выдвинули на короткий срок Бошьяна в новаторы науки.