Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг. - страница 44

(Курсив наш — В.П.). Например, находящийся сейчас среди них <…> турецкий офицер в возрасте 70 лет, помещен в галерее над залом (лагерь располагался в бывшей гостинице — В.П.) под предлогом, что там ему никто не будет мешать молиться»[237].

Крайне маловероятно, что подобное «распределение» помещений было делом рук исключительно лагерной администрации, которой, по большому счету, должно было быть все равно, офицеры какой армии занимают ту или иную комнату. Надо полагать, что этому явлению турки были во многом обязаны своим союзникам, неизменно превосходящих османов количественно, а значит — способных настоять на реализации нужного им решения. В этой связи нам трудно отделаться от мысли, что русские и турецкие офицеры уживались друг с другом гораздо лучше. Во всяком случае, на главной гарнизонной гауптвахте в Тифлисе они на всем протяжении 1915 г. отбывали наказание совместно и, главное, бесконфликтно. И лишь в январе 1916 г. был поднят вопрос о переводе турок в иное помещение. Да и то лишь потому, что некуда стало «сажать» своих (к примеру, по состоянию на 20 января 1916 г. в четырехместной камере для младших офицеров содержались одновременно пять русских и два турецких «узника»[238]).

Впрочем, рассматриваемая особенность в любом случае не распространялась на Кавказский военный округ, лагеря военнопленных в котором комплектовались турками если и не исключительно, то уж во всяком случае — преимущественно. В качестве примера можно обратиться к самому известному из них — лагерю, расположенному на о. Нарген близ Баку. Строительство последнего началось уже в марте 1915 г. и было окончено в рекордные сроки. Лагерь мог принять до 9 тыс. пленных[239], размещаемых в 60-и полувкопанных деревянных бараках («шалашах») с земляным полом, без боковых окон, на 150 чел. каждый. В зимнее время помещения отапливались печами. При лагере имелись карантин на 1 000 чел. (4 барака по 250 мест) и госпиталь на 410 коек, а также пекарня, склады, погреб (правда, без ледника), баня, прачечная, лавки и иные вспомогательные подразделения.

Слабым местом лагеря было его обеспечение водой. Первоначальные предположения, что запасы таковой имеются на самом острове, оказались необоснованными. Проблема должна была решаться за счет трех опреснительных установок суммарной производительностью 1 800 л в сутки. Еще до 2 400 л предполагалось ежедневно доставлять на судах из Баку. Однако на практике из трех опреснителей регулярно работали лишь 1–2, а поступлению привозной воды (также, как и всех иных припасов, в т. ч. и мазута, служащего топливом для опреснителей) часто препятствовали естественные погодные условия района Баку, когда из-за сильного ветра движение судов на рейде приостанавливается на срок до двух и более суток. Таким образом, в отдельные дни до 7,5 тыс. человек вынуждены были довольствоваться 600 л. воды, полученными от одной опреснительной установки. Причем воду эту русские врачи считали «непригодной для питья и вызывающей поносы»[240].

25 октября (7 ноября) 1916 г. посольство Испании в Петрограде направило МИД России ноту оттоманского правительства о тяжелом положении турецких пленных на Наргене. Характерно, что на этот раз российская сторона во многом признала претензии Порты, сообщив Стамбулу в апреле 1917 г., что «возведенные на острове постройки — шалаши для военнопленных не удовлетворяют своему назначению, т. к. благодаря почти беспрерывно дующим холодным ветрам, эти шалаши плохо держат тепло. В настоящее время они обмазаны слоем глины, а поверх последней слоем цемента. За отсутствием на Наргене пресной воды, таковая частью привозится из города Баку, частью получается из имеющихся опреснителей <…>. До последнего времени матрацы и одеяла отпускались только для инвалидов, <…>, а также и мастеровым, в настоящее же время все военнопленные имеют подстилку»[241].

Нами не установлено, была ли в действительности произведена обмазка бараков глиной, а тем более — цементом, однако уже в ноябре 1917 г. Военно-санитарный инспектор КВО докладывал Главнокомандующему армией, что на острове «бараки со щелями», а печи в них «требуют ремонта и плохо держат тепло <…>. Отсутствие питьевой воды, тепла и приспособленного жилища вызывает усиленные заболевания всевозможными болезнями, среди которых преобладают гастроэнтериты, малярия, туберкулез, общее истощение, и только благодаря принимаемым медицинским персоналом мерам, острозаразные заболевания ограничиваются единичными случаями брюшного, сыпного и возвратного тифов. Ежедневно в госпиталь на амбулаторный прием является человек 200–300 <…>. Довольствие больных неудовлетворительное. <…>. Не хватает молока. Вместо 600 затребованных кружек привозят 60–100. Белого хлеба нет. Черный из комендантской пекарни (т. е. тот, который ежедневно употребляли в пищу русские солдаты охраны лагеря — В.П.) часто бывает сырым. <…>. При таком положении дел борьба с болезнями не имеет успеха, и за последнее время наблюдается до 48 смертей в сутки <…>. На основании всего вышеизложенного я полагаю, что при ныне существующих неблагоприятных условиях жизни на о. Нарген оставление на нем в дальнейшем лагеря военнопленных нарушит все основы человечности <…>, а потому прошу Вашего ходатайства, не будет ли признано возможным перевести военнопленных с о. Нарген в другое место <…> или устранить хотя бы водяной голод»