Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг. - страница 46

.

В финансовом обеспечении турецких военнопленных в России мы не обнаруживаем сколько-нибудь заметных особенностей. Аскерам, как и всем нижним чинам стран Тройственного союза, выдача жалования вообще не производилась. Впрочем, его отсутствие вполне компенсировалось заработной платой, анализируя размеры которой, А. Н. Талапин пришел к совершенно обоснованному выводу, что «еще до Октябрьской революции военнопленные оказались во многом приравненными к русским рабочим»[250]. В 1918 г. этот факт получил официальное закрепление в актах Центропленбежа, неоднократно указывавшего губернским коллегиям о пленных и беженцах (губпленбежам), что «оплата труда военнопленных должна быть поставлена в совершенно одинаковые условия с оплатой труда наших граждан»[251].

Что же касается офицеров, то с начала войны и до 1 февраля 1918 г. их жалование оставалось неизменным и составляло ежемесячно: обер-офицеры — 50 руб., штаб-офицеры — 75 руб., генералы — 125 руб. (ст. 73 Положения о военнопленных). При этом получение турецким офицером, находящимся в плену, очередного воинского звания на его финансовом положении никак не отражалось. Так, в июле 1917 г. расквартированные в ИркВО капитаны Ахмед эфенди Бин Нури, Мухлис эфенди Бин Сулейман, Али Риза эфенди Бин Гуссейн и Измаил Хаки эфенди Бин Торсун после присвоения им очередного воинского звания «майор», были переведены «на штаб-офицерское положение», но денежное содержание продолжали получать как обер-офицеры[252]. Впрочем, и это продолжалось недолго: с 1 февраля 1918 г. всех пленных офицеров, в т. ч. и турецких, уравняли с рядовыми и вообще перестали им что-либо платить[253]. Причем в оценке последнего факта нам близка позиция А. Н. Талапина, считающего такую «унификацию» закономерной, т. к. согласно ст. 17 IV Гаагской конвенции пленные офицеры приравнивались к соответствующим офицерским чинам армии держащей в плену державы, а держава эта упразднила и офицерские чины, и офицерское содержание[254].

Финансовое обеспечение турецкого врачебного и санитарного персонала также подчинялось универсальным требованиям. С ноября 1915 г. пленные врачи довольствовались наравне с русскими врачами. Несколько позже, в январе 1916 г., пленные санитары были также приравнены к русским санитарам. Небезынтересно отметить, что советская власть поначалу пыталась уклониться от этой обязанности, и двукратное повышение в 1918 г. жалования военным врачам было распространенно на пленных врачей лишь после вмешательства Правового отдела Центропленбежа, указавшего Наркомвоену на нарушение им ст. ст. 9 и 13 Женевской конвенции[255].

Что касается военнообязанных, то выплата им (но не членам их семей) денежного пособия формально предусматривалась ст. ст. 34–38 Положения о полицейском надзоре, учрежденном по распоряжению административных властей. Правда, нам не удалось выявить ни одного случая применения приведенных норм к подданным Оттоманской империи. Однако по данным А. В. Тихонова, в Калужской губ. до 1915 г. такие пособия назначались[256].

Продовольственное обеспечение турок в 1914–1918 гг., на первый взгляд, просто не могло не отличаться специфическими особенностями, т. к., с одной стороны, традиционная культура питания османов была, пожалуй, наиболее далека от российской, а с другой, такая специфика детерминировались всем опытом многовекового вооруженного противостояния между нашими странами. Например, уже в период Русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Петербург окончательно пришел к выводу, что пленные «по перемене в пище впадают в болезни», в связи с чем выдача им продуктов в натуре была тогда же заменена денежной компенсацией («почему они желаемое покупая пищей себя пропитать смогут»). По сути своей, указанный порядок, с некоторыми изменениями, просуществовал вплоть до конца Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., получив закрепление в законодательстве[257].

Вместе с тем, масштабы Первой мировой войны, ее тотальный характер, беспрецедентно большое количество интернированных в Россию военнопленных, неуклонно ухудшающаяся ситуация на отечественном рынке продовольствия и иные факторы объективно вели к тому, что в 1914–1917 гг. Петрограду удалось придать питанию турок некоторую позитивную специфику лишь отчасти, да и то во многом благодаря Главнокомандующему Кавказской армией генерал-адъютанту И. И. Воронцову-Дашкову, который в июне 1915 г., после очередного снижения в стране нормы выдачи мяса для всех военнопленных Центральных держав с ½ до ¼ ф., т. е. с 200 г. до 100 г., своим приказом