Твой единственный брат - страница 29

… Уже темно было, осень, ранние сумерки. Он вернулся непредвиденно — деньги заначенные забыл, — ну и застал их у калитки. Парня словно ветром сдуло, а она вся обвисла, обмякла, легла спиной на забор. Он влетел в дом, схватил двустволку, оставленную отцом. Уж и не помнил, как оказался во дворе, только где-то билась дальняя мысль, что просто попугать надо. Дулом двустволки — под грудь, под левую. Упер в ребра, пальцы на двух курках — дуплетом чтоб стерву эту. И уж всерьез решил было, но дальняя-то мысль оказалась проворнее. Удержался, но, чтобы ярость показать, выматерился. Ушел в дом, бросил ружье, свалился на диван. Провалявшись без сна, встал, прошел по комнатам, будоража лунные срезы, нашел жену на постели и стал бить, мстя за минутную слабость у забора, за все ночи, которые, как ему теперь казалось, она провела с другими мужиками, пока он был с друзьями. И только почуяв кровь, распаленный, остановился было, но вязкая дурная волна таилась где-то совсем рядом и тотчас накатила, он, задыхаясь, молча стал давить безвольное тело…  Потом, забывшись, лежал, и в забытьи над ним вроде бы склонилось ее лицо, опухшее и заплаканное. Когда он очнулся, ее уже не было. На подушке рядом лежало лунное пятно, расплывшееся, словно лужица слез. Он осторожно, не потревожив его, встал и ушел из дома. Все его почему-то бросали, даже жена, которая вначале была такая же веселая, как он. И знакомились весело, отбил ее у курсанта мотопехотного училища, и на свадьбу не поскупились ни ее родители, ни он, вытряхнув все сбережения, оставшиеся от отца. Даже к морю прокатились на три недели. А почему бы и нет? Деньги — шелуха, а годы молодые — их не так много. Она смеялась его словам, но через три месяца стала сердиться, что он нигде не работает и не учится. Сама-то что — лучше разве? Тоже не спешила устраиваться, хотя техникум год как закончила. Ей родители подбрасывали — все-таки единственная доченька. Зато у него был свой дом на шесть комнат (мать ютилась в боковушке), полная обстановка, домашнее хозяйство, которое вела мать. Так что зря она хвост поднимает, внушал он ей. Можно в конце концов кое-что продать. Она выслушивала, кривилась, а он зазывал в дом друзей, мать вертелась у плиты, все шло отлично. Потом она примолкла, уже не надоедала, он решил, что привыкла, и все пошло, как и прежде, как до свадьбы. Пока не подошла осень… 

Все-таки, когда он уехал, ему казалось, что стер ее из памяти. Бабам уже не то, чтобы не верил, но держался с ними настороже. Пользовался теми, что попроще, и уже казалось, что любая за спиной у мужа готова на что хочешь. Жил скрытно. Пил мало — не для того на восток с другого края страны прибыл. Не был уже так щедр, как прежде, когда угощал друзей не на свои, — приходилось изрядно пыхтеть, чтобы обеспечить будущее, а он поставил себе задачу уехать отсюда с хорошими деньгами.

От соседей не отгораживался, подкидывал им рыбки, мог и анекдотом поделиться. Это была тактика. Анекдотов он знал много, хорошо их запоминал. У него было много клиентов по рыбному промыслу, который стал неплохой ширмой для главного — пушного. Имел несколько надежных тайников для своих сетей, бочек с кетой и горбушей. Инспекторам рыбнадзора оказывал небольшие услуги, для милиции сходил за мелкого добытчика, особого вреда не наносящего. А для соседей и немногих приятелей — за веселого, разбитного парня, не жмота. Клиенты у него были разного ранга. Ночью у реки или в его избе, из желания угодить хозяину, они рассказывали всякое. Поэтому он мог и новость солоноватую сообщить соседям, и анекдот новый выдать.

Но все чаще в лунном свете являлось ему заплаканное лицо жены. И тело ее вспоминал, и вновь пугался, что не к кому привязаться, и надеялся, что обретет все это, когда вернется домой. Иногда он размышлял: смог бы все-таки нажать тогда на курки?..

Боль его расслабляла, и он думал о таком, о чем бы раньше не решился думать. О том, что может быть сильным только среди слабых, среди тех, кто не мог прекословить, и начинал понимать, что решиться на убийство — не по его характеру. Слишком силен у него тормозной инстинкт. Конечно, тогда бы он не смог нажать на курки, не решился. Но даже самый слабый человек, а он, в общем-то, не слабый, — в особых обстоятельствах может совершить что-то исключительное.