Твоя поэма - страница 4

Шел
    шепот
          медным волоском
(Алло?
      Не Клава это, нет!)
То проволочным
             голоском
револьвер
          шепчет 
                  в ухо мне.
Внушает:
            "Я могу помочь,
ночь
    подходящая вполне
для наших с вами
                дел.
    Предел
  я положу
        всей жути жить,
позвольте
          положить
             в висок
                вам
                    сплава
    узенький кусок.
Вас Клава б
          не ругала
                    за-
                  глаза,
что вы идете к ней.
Вам --
      дуло
         выход из любви,
из ада
    "нет ее",
            из дней
без глаз ее,
          без губ,
                без рук --
    вы ж как без рук..."
          И я пошел
    к Большой Ордынке,
                  к тупику,
где свой висок
              я опеку,
домой --
        где ждет меня,
        где жжет,
            маня,
                меня
             револьвер мой.
Бульваром Гоголевским,
    где,
        в наш старый дом,
да,
    каждый день,
мы шли вдвоем.
          Где ни пройдешь,
весь грунт
        нас помнит от подошв
до рифм
        прочитанных поэм,
от Гоголя
          до буквы "М".
Как пить --
    не пивши тридцать дней,
как есть,
        не евши...
                я -- о ней!
Как шарят папирос
                (курить!).
Где тень
        ее
           среди берез?
Как повторить
    пропавший день

Я отпер
        ящик.
Отпил
        пыль
             с губ
и сошел с ума уже.
И вынул маузер.
            Он был
            груб,
    туг в ходу
и длиннорыл.
            Открыл
                   синестальной
                        замок.
Мой сын
        агукнул
              за стеной,
пролепетал, замолк.
                  Как вор
я сдвинул скобку,
                снял затвор,
пружину вынул,
      вырвал ствол,
стальную сволочь
            мял и рвал,
развинчивал
            и вынимал
из самой малой части
                часть,
            сочась
    холеным маслом льна --
его слюна;
          лишь лязг,
                    да бряк,
разобранный добряк -- 
                    лишь грязь,
грозящий брак
         кусков стальных...
О, убежать,
        уснуть от них!..

Да, лишь бы сон --
                 и я спасен!
(Спит сын
    и видит грудь во сне...)
Голос любимой
            пел
                во мне.
"Смотри, живи..."
                напомнинал.
Вот беленький,
            как школьный мел,
бай-бай и спатки...
                  люминал...
Да...
     Три таблетки
                  в три глотка...
Мне три годика...
                  Пополз щенком
под стол,
          под свежую сосну.
Коснулся
        наволоки щекой,
      И
        камнем
            вниз
              пошел
                     ко сну.

На самом дне,
        на травах снов
я снова
        рядом
      шел с тобой
    тропой
           в цветы,
    в дыханье сна.
И снова --
            не о н а;
                  а "ты"!
Мы шли
      в сплошной
             ромашкин луг,
луг был
        как хоровод подруг,
как сбор в "День белого цветка"
  в пользу чахоточных больных.
Мир белыъ солнц!
              Ты ходишь в них,
цветам не больно --
                  так легка.
И машет нам ромашек луг.
Мы шли,
      не размыкая рук,
и я тебя просил:
                 -- Нет сил
мне жить, родная, без тебя,
позволь с тобою
             вдаль пойти,
          нам по пути...
Ее глаза
     мне жалко бросили:
 нельзя.

Мы вышли вдруг
               на новый луг,
луг незабудок
                начал цвесть,
трудом голубоглазых швей
он в крестик шведский
                вышит весь
и весь -- 
        в цветочную пыльцу.
А синий цвет
          тебе к лицу,
твой сарафан
           из луга сшит.
-- Куда спешить?
               Мы ляжем здесь,
            послушай,
                        взвесь,
мне трудно врозь,
                  не брось
                     меня
        Обсудим все:
я в сотый раз
              прошу,
                 пусти!
Один -- 
      я шляться не могу!
Как жаль тебе меня,
                  прости,
но
    "нет"
      с твоих слетает губю