У истоков новой биологии - страница 11

Тогда была пора бурного расцвета новой отрасли биологии — генетики. Идея таинственного «вещества наследственности», независимо и непостижимыми путями управляющего всей жизнью организма, его развитием, свойствами, признаками, шумно занимала господствующие высоты в биологической науке. Законы Менделя, послужившие базой для основных положений формальной генетики и оказавшиеся во многих случаях несостоятельными, получили новое теоретическое подкрепление в хитроумных схемах американца Моргана. Другой американец, Меллер, произвел «бум» открытым им способом искусственного вызывания изменений признаков воздействием лучей Рентгена на половые клетки. Главный и почти единственный живой объект, над которым производились эксперименты, — плодовая мушка — дрозофила заполнила все генетические лаборатории мира.

Чего добивалась генетика?

Надо сказать, что это был очень сложный маневр идеалистической науки против материалистических разоблачений Дарвина. Бить Дарвина прямо в лоб было невозможно: слишком ясны и неопровержимы были его доводы и выводы. И вот буржуазная «наука» пошла в обход. Прикрываясь признанием Дарвина и порой стараясь подделать материалистические методы исследования, она взялась по-своему объяснить «механизм наследственности и изменчивости» организмов, т.е. решить ту самую задачу, которую не успел решить Дарвин, и, таким образом, снова наполнить основные идеи биологии утраченным идеалистическим содержанием.

В то время, когда Лысенко на участках Ганджинекой селекционной станции проводил свой грандиозный опыт со злаками и хлопчатником, чтобы понять, как сама природа меняет вегетационный период растений, американец Меллер направлял рентгеновский луч на мушку дрозофилу и затем считал, сколько и каких уродов получится в ее потомстве. Весть о том, что Меллеру таким путем удалось в 150 раз ускорить появление «мутаций» (новых признаков) в живом организме, моментально облетела всю мировую генетику и была воспринята ею, как крупное научное событие.

Лысенко, когда ему рассказывали об «успехах» генетики, пожимал плечами. Он искренне не понимал только одного: почему многие видные фигуры среди советских ученых находят возможным проповедовать эту генетику и тоже занимаются разведением дрозофил? Неужели они могут серьезно думать, что им удастся в искусственной лабораторной обстановке, воздействуя лучами радия, Рентгена или химическими реактивами, обнаружить в организме плодовой мушки такие закономерности, которые принесут пользу животноводам или растениеводам?

Всем своим складом натуралиста-преобразователя он сразу почувствовал ложность основ и методов этой науки, ее формализм, искусственность, оторванность от природы и обреченность на бесплодие.

Впрочем, в то время у Лысенко еще не было повода интересоваться генетикой сколько-нибудь подробно. Он просто отверг ее, тем более, что это была, по-видимому, другая область изучения: генетика решала проблему наследственности, а Лысенко пока что занимался индивидуальным развитием растения, его физиологией. И он продолжал свое дело, познавая закономерности природы в тесном общении с ней и с теми принципами диалектики, которые уже не нуждались в проверке.

Он и не подозревал о том, что, по сути дела, уже с первых же шагов, еще неизвестный миру, он вступил в соревнование с мощным мировым и уже господствующим течением за разрешение проблемы, оставленной Дарвином.

Однако «большой опыт» подходит к концу. Растения на глазах исследователя прошли все температурные варианты года. Жизнь каждого вида то начиналась под палящим зноем и заканчивалась почти в осенние заморозки, то, наоборот, начиналась зимой и оканчивалась в летний зной, или вся протекала в тепле или в холоде.

Накопилось огромное количество наблюдений, фактов, цифровых данных — материала для всевозможных исчислений и сопоставлений. Собраны ценные факты из некоторых других районов Союза.

Все эти данные в один голос подтверждают: горохи были правы; действительно, определенная продолжительность вегетационного периода не есть постоянный и неизменный признак для каждого вида и сорта растений. В одних условиях растение заканчивает весь цикл своего развития быстро, в других — это же растение требует гораздо более продолжительного периода времени. Даже так: в одном климате какое-нибудь растение вызревает в одно лето, в другом — оно не успевает, ждет зимы, и только, на другой год образует органы плодоношения и дает семена. Иначе говоря, ведет себя то как яровое, то как озимое. А ведь этот признак — яровости или озимости — всегда считался незыблемым, постоянным для каждого вида растения! Оказывается, по этому признаку можно различать растения только в определенных условиях, в каком-нибудь определенном районе, в данном климате. Только тут сорта сохраняют свои характерные сроки развития. Впрочем, и это — не всегда. В отдельные годы, когда обычные климатические условия резко нарушаются, путаются и сроки развития растений. Одни становятся более ранними, другие — наоборот. По-разному протекают и отдельные фазы развития.