У нас особое задание - страница 24
И опять вспомнил я слова своего учителя Ивана Писклина: «Ты не решай судьбу человека только по бумагам, как бы хорошо они ни были оформлены, а загляни в душу человека».
Нет, у Марины не было глубоких оснований стать злобным врагом Советской власти. Как-то за обедом, обращаясь ко мне, Марина сказала:
— Що вы мене не конвоюете, а як я убегу, тоди що?
— Товарищи, — обратился я к разведчикам, — пообедаем, дайте ей хлеба и сала на дорогу, пусть уходит.
А самого терзало сомнение, но отступать не хотелось. Никуда она не ушла. Наши девчата, особенно Рая Долакова, умело поработали с Мариной, она захотела снова встретиться со мной.
Это была уже другая Марина — живая, жизнерадостная. Она как бы освободилась от тяжелого груза, который не давал ей свободно дышать. Марина сказала:
— Насчет «москалей» и прочее — все это на самом деле дурь. У меня хорошие отец и мать: они ничего не знают о том, что я связалась с бандитами. Бандеровцы меня обманули и запугали. А теперь я расскажу вам всю правду о них.
Марина была пропагандистом окружного провода ОУН, участвовала в сборище, которое проводил Матвей. Он дал указание о переходе актива националистов на нелегальное положение. Главным в их деятельности должен быть террор — убийство командиров Красной Армии и советского актива. «Создавайте группы из проверенных людей, — наставлял Матвей, — которые были бы способны применять любые формы борьбы с Советами. Этого требуют интересы «самостийной Украины».
Марина назвала десять активных националистов, уже перешедших на нелегальное положение. Шесть из них нами были тогда же обезврежены.
Несколько позже эта директива была нами захвачена у националистов и передана на Большую землю.
У Марины во Львове были интересующие нас связи, и мы направили ее туда со специальным заданием.
Удар по украинским националистам, нанесенный партизанами, вызвал отлив из УПА рядовых членов.
Наши люди сообщали, что головорезы из «службы беспеки» мечутся по селам и пытаются восстановить положение. Как-то мы узнали, что поблизости действует такая группа под охраной пятнадцати человек. В ее составе есть и посланец львовской «беспеки». Националисты побывали в Ревушках, Волчке, Фасове и других деревнях. В лесу захватили двух рядовых членов УПА, бросивших оружие, и расстреляли их. Слетелось воронье, и упустить такой случай нельзя было.
Семен Стрельцов сидел за столом и делал какие-то пометки в блокноте. Я решил проверить созревший у меня план операции и обратился к нему:
— Скажи, Семен, кто из наших людей лучше других может налететь, поднять шум, открыть шквальный огонь и захватить нужных нам людей?
— Семченок, — не задумываясь, сказал он.
— Зови его!
В подчинение Семченка дали самых боевых разведчиков. По вероятному маршруту «беспеки» были посланы «маяки», которые внимательно следили за передвижением бандитов.
Семен Семченок был душой молодых разведчиков. Уважали его за смелость и веселый нрав. Суровая природа Сибири воспитала в нем выносливость и упорство. Во время рейда по территории Польши он, как правило, возглавлял группу дальней разведки. Из района Овруча под Варшаву прошли с ним разведчики-чекисты. Собираясь в очередной поход, Семен, вскидывая на плечо автомат, говорил: «Эхма, вдарим по бездорожью», — и уходил. В нем удивительно уживались собранность и беспечность. Больше всего на свете любил Семен Сибирь. В Мосуре мы встретили старика, настоящего сибиряка. Его сын служил в армии на Украине, женился и осел здесь. Старик переехал к нему.
— Климат здесь не тот, — жаловался Семену Федор Андреевич, так звали старика. — Не поймешь, паря, когда тут зима, а когда весна.
— Зима — это мороз, — поддакивал Семен, — идешь, а под ногами снег скрипит, углы домов трещат, вороны на лету замерзают. Правильно, отец, я говорю?
— Пошто же неправильно, правильно, — подтвердил старик, — только паря, вот замерзших ворон мне видеть не приходилось.
Кто-то из присутствующих заметил: «Что и говорить, в такой мороз не только вороны, но и слоны замерзнут».
— Какие слоны? — не понял Семченок.
— Обыкновенные, те, что с хоботом, — ответил тот же голос.