У синего моря - страница 10

По дороге, заезжая в стойбища, он рассказывал, что видел в артели, делился своими догадками, тем, что его интересовало. От заводной машины в юртах поднимался смех, визг, хохот. И мысли, которые росли в голове Ивана, рассеивались. Подъезжая к дому, Иван совсем потерял голос от песен и разговоров.

Он вошел в темную юрту, где было много лисьих, тарбаганьих, медвежьих, горностаевых и даже песцовых шкурок, но не испытал, как раньше, радостного чувства. Та легкость, что появилась от песен и разговоров с людьми, исчезла, на душе стало сумрачно. И снова тоска поселилась в его беспокойном сердце, в черных пытливых глазах. Она, как нудное жужжание комаров, звенела глубоко в душе, и не было силы отмахнуться от нее, забыться.

Возле костра, помешивая большой деревянной ложкой в котле, сидела Матрена.

— Приехал? В табуне отел, а хозяина нет…

— Не твое дело…

— Пастухов мало, все уходят, табун пропадет, — настойчиво продолжала старуха.

— Говорят — не твое дело…

Иван распустил собак, перенес покупки в юрту, сел пить чай. Матрена молча наливала чашку за чашкой черного чая.

Утром Иван направился в табун. И с детства знакомое дело увлекло его, втянуло в русло привычной жизни.

Следом за Иваном выехали в стойбища Матвей с Егором.

Подбитые белой жестью полозья скользили легко, но собакам было жарко. Они бежали, тяжело дыша, высунув длинные языки; старая шерсть рыжими клочьями повисла на боках, пятнами блестела новая.

Вдруг собаки с визгом и лаем рванулись вперед, снег взметнулся, заскрипел под стальным наконечником остола, завихрился. А виновник собачьего азарта — косой — тут же скрылся в зеленых кустах кедрача. Упряжки промчались еще несколько метров и сбавили бег.

Солнце начинало клониться к западу, торопливо скатываясь за длинные цепи гор, выпустило яркие оранжевые брызги, отчего белые вершины стали розовыми. Небо из синего делалось пепельным, длинные тени постепенно таяли, начинало темнеть. Меховая опушка одежды покрылась куржаком. Снег затвердел, собаки побежали резвее.

Скоро запахло дымом. Подъехали к стойбищу. Собаки подняли разноголосый лай, из юрт выбегали люди. Подходили к нартам гостей, здоровались.

— Мей, Матвейка!

— О! Это ты, Максим?

— Я пастуха тут нашел. Целый день говорил, шибко хорошо говорил. Некоторые люди в артель пойдут. Другие боятся. Шаман тут.

— Зачем он приехал? Лечить кого-нибудь?

— Пошто лечить? — удивился Максим. — Злых духов зовет.

— Для чего?

— Один парень сказал ему худое русское слово «жулик». Шаман рассердился. У парня заболел живот.

— Пойдем-ка, Егор, посмотрим, что с парнем.

В юрте пахло прелыми шкурами, терпким потом, собаками. Высокий старик с трахомными глазами подал Матвею маленький стульчик.

— Что с сыном, старик?

— Шаман злого духа вселил. Я просил: прогони. Шаман сказал: «Давай десять оленей». У меня есть только три.

Матвей прошел за полог. Рослый еще совсем молодой парень лежал, обхватив руками живот.

За эти десять лет, что Матвей жил на Камчатке, ему не раз приходилось сказывать помощь больным. И сейчас, осмотрев парня, поговорив с ним, Матвей встревожился: «Похоже на приступ аппендицита, но может быть и отравление. Шаман неспроста пугает злым духом».

В юрте собрался народ. Это еще больше встревожило Матвея. Он подозвал Егора:

— Мы должны спасти парня.

— За доктором ехать?

— Да. Скажи Лукашевскому, срочно нужна операция.

Старик дал Егору легкую нарту, запряженную двенадцатью собаками, и он уехал.

Надвигалась ночь, но люди не расходились. Окружив большой костер, молча, боязливо прислушивались к стуку бубна. Он гремел на все стойбище.

Завыла собака. Ей начала вторить другая, третья. Скоро вой подхватили все собаки стойбища.

Старик молчал. Но глаза его неотрывно следили за каждым движением Матвея и ждали…

Собаки наконец смолкли. Прекратил свое колдовство и шаман. Наступила тишина. А люди все чего-то ждали.

Парню становилось хуже. Крупные капли пота покрыли лоб, глаза ввалились, живот затвердел. Теперь Матвей уже был уверен, что это приступ аппендицита.

«На что же рассчитывает шаман? — думал он. — Ведь исход болезни может быть разным. Видно, плохи его дела, если решился на такой риск».