«Упрямец» и другие рассказы - страница 9

— Хорошо. — Мальчик смотрел на белое лицо госпожи, усеянное до самых бровей мелкими капельками пота от печного жара. Щеки ее алели, как осенние яблоки, а кожа была мягкая, мягкая…

— Ну, так я пошел. До свиданья! Я еще к тебе загляну, — улыбнулся мальчику Иван и зашагал к калитке.

Цанко пошел за госпожой Райной, с любопытством прислушиваясь к ее объяснениям.

— Вот это кухня, где мы готовим себе летом. Здесь ты будешь стелить себе на ночь… А вот эта комната называется столовая. В ней мы едим. Ну, а теперь возьми из-под умывальника ведро с помоями — уже через край льется — и пойди вынеси на помойку. Вон там, в углу двора.

Цанко нагнулся, взял из-под вонючего умывальника грязное, переполненное жирными помоями ведро и, стараясь не расплескать, отправил разыскивать помойную яму.

На широкой поляне, под зеленой сетью виноградных лоз, раскинутой под солнцем, играли дети — девочка чуть постарше Цанко и два мальчика моложе его.

На кудрявые волосики девочки уселась большая бабочка, сделанная из блестящей розовой ленты. И платьице у нее было розовое, высоко открывавшее голые ножки, а на блестящих черных туфельках рассыпались сломанные солнечные иголки.

Цанко невольно обрадовался детям. Он загляделся на девочку, улыбнулся, но она вдруг так наморщила лобик, что розовая бабочка на ее волосах слегка качнулась вперед.

— Эй ты, разиня! — обругала она его. — Не видишь — траву забрызгал!

Цанко вздрогнул от неожиданного окрика, и из грязного ведра выплеснулось еще несколько капелек.

Как она могла, эта бабочка, произнести такие плохие слова!..

— Ведро через край полное, — попытался оправдаться он, но улыбка уже еле держалась в уголках его дрожащих губ.

— Не зевай по сторонам, а до остального мне дела нет, — быстро, по-старушечьи, пробормотала девочка и отвернулась, взмахнув коротеньким плиссированным подолом.

Солнечный загар на лице Цанко стал пунцовым. Губы так и остались раскрытыми, как будто он проглотил что-то горькое… Он судорожно вздохнул и, еле передвигая ослабевшие ноги, поплелся в глубь сада.

Оба хозяйских мальчика отправились вслед за ним, смотреть, как он будет выливать помои в яму, но и они шли в нескольких шагах от него, в сторонке, чтобы как-нибудь не испачкать свои чистые ножки. Ни один, ни другой не заговорили с Цанко. Зато и он вылил ведро и вернулся на кухню, ни разу не взглянув на них.

— Теперь возьми горячей воды с плиты и вон ту тряпку и хорошенько почисть умывальник, — продолжала распоряжаться госпожа, показывая, где что взять.

Умывальник был не чище ведра. Цанко никогда не приходилось ни видеть умывальников, ни мыть их, но он взял большую кастрюлю с горячей водой, поставил ее на дощечку и стал понемногу отливать воду кружкой на грязную тряпку.

— Эй, послушай-ка, — не замедлила вмешаться госпожа. — Ты сначала тарелки вымой, а потом уж три жесть. Давай, давай, учись! Да смотри не сломай чего-нибудь, а то я с тебя удержу при расчете.

Цанко мыл иногда в деревне свою миску, но что именно нужно делать, чтобы вымыть эти белые, расписанные золотыми узорами тарелки, — он не знал.

Госпожа, вероятно, поняла его бессилие и, став рядом, начала ему показывать. Казалось, она говорит спокойно, но мальчик вскоре почувствовал в ее голосе нарастающее раздражение.

Матери часто случалось его поколачивать, и от других женщин и старух в селе ему не раз влетало, когда он учинял какую-нибудь шалость, но только теперь он испугался женщины. Он выливал воду в противень, как ему говорили, смывал жир с тарелок над кастрюлей, но весь дрожал от страха, как бы не разбить какую посудину.

— Намыль как следует тряпку! — приказывал полный скрытой угрозы голос госпожи, и Цанко начинал усиленно тереть зеленый брусочек.

— Эй, послушай-ка! — голос повышался. — Ты так трешь, что за один раз половину куска измылишь! — и мальчик отдергивал руку.

Наконец Дончовица за спиной мальчика махнула на него рукой, оставила его одного заниматься посудой и принялась готовить детям завтрак. Из огромного, в полстены, стеклянного шкафа она достала чашки и блюдца, положила на блюдечки по целой ложке меда из пузатой стеклянной крынки, разлила по чашкам молоко, нарезала брынзы, расставила все это на блестящем подносе из белого железа и понесла к столику под виноградными лозами.