Уроки минувшего - страница 15

Наконец, мы осуществили свою давнюю мечту — сходили на Дон, чтобы «испить шеломом Дону великого». Живем почти рядом, а знали Дон лишь по рассказам. В тот день мы проводили субботник на нашей школе-новостройке, убирали строительный мусор. Собирались девяти- и десятиклассники, а разговор о Доне затеяли девчонки, чуть не с утра: когда же на Дон? Я возьми и брякни: да хоть сегодня! И вот перед ве­чером, когда еще вовсю светило солнце, девятнадцать парней и девчонок вышли на дорогу, ведущую в станицу Верхне-Курмоярскую, в тридцати пяти километрах от Котельникова. Шли весело, пели, шутили. К утру были у цели. По дороге с нами случился грех: мы забрались на придорожную бахчу, нарвали арбузов и утолили жажду. А организатором стал наш лидер — секретарь комитета комсомола, преподаватель физкультуры Евгений Моисеевич Гордеев. Это он заранее наметил налет на бахчу и велел приготовить пару мешков. Ну, а я принял самое непосредственное участие в операции.

Всякий раз, когда вспоминаю об этом давнем поступке, меня мучают угрызения совести. С одной стороны, посещение чужой бахчи по нашим тогдашним понятиям не считалось преступлением. Наоборот, — даже проявлением некого моло­дечества. Добавьте сюда 20 километров, пройденных по рас­каленной горячим августовским солнцем степи без единой капли воды. В общем, понятно. Но с другой стороны, ведь это шел комсомольский актив, а заводилами стали руководи­тели комсомольской организации. И если учесть, что на об­ратном пути нас поджидал сторож с собакой и пришлось с ним объясняться, то получается совсем нехорошо. Во всяком случае мы никому и никогда об этом «подвиге» не рассказы­вали. Но что поделаешь, так было.

К Дону мы подошли торжественно, с тихими восклица­ниями радости от встречи с великой рекой. И мы действи­тельно «испили» донской водички, кто при помощи кепки, кто — стаканчиком, а кто просто ладошкой. А потом пере­брались на правую пойменную сторону и там расположились отдыхать. Мы с Никоном осуществили давно задуманное: переплыли Дон и вернулись вплавь обратно, заслужив похвалу и упреки от Вали и Ларисы. Правда, на середине реки, когда мы возвращались, судорога потянула мою правую ногу. Я тихо сказал об этом Никону, он подплыл ко мне, я рассла­бился, и судорога ушла. День прошел великолепно. Купались, загорали, играли в волейбол. К вечеру тронулись домой. Об­ратный путь оказался куда тяжелее, многие заночевали в сто­гах сена перед Котельниково. Но все обошлось благополучно. Мы были счастливы.

До начала учебного года наша компания выбралась в бли­жайшую степь. Девчата собрали чудесный букет осенних цве­тов, Никон тут же сделал его зарисовку в альбоме, Валя позже откликнулась стихами: «Теперь под снегом укрыты склоны тех холмов, где мы бродили поздним летом. Давно уж нет и тех цветов. Но ты рукою своей смелой бумаге передал цветы, и лист альбома пожелтелый рождает прежние мечты...» А вечером мы смотрели кинофильм «Большой вальс» с не­сравненной Милицей Корьюс в главной роли. Я уж не гово­рю о наших эстетствующих девочках, но и мы, грубоватые мальчишки из рабочего поселка, не скрывали своего восторга и восхищения чудесной музыкой Штрауса, прекрасным пени­ем актрисы, сценами полузапретной любви.

А дня через два-три мы все вместе стали читать в желез­нодорожном скверике рядом со школой только что опублико­ванную в «Новом мире» долгожданную восьмую, заключитель­ную часть «Тихого Дона». Но некоторые слишком откровен­ные места заставили нас прекратить совместное чтение, мы все же заглянули в самый конец и ахнули: что же теперь будет с Григорием?! Кто-то из девочек предположил, что все-таки он останется жив, ведь он воевал в Красной Армии и заслужил прощение. Мы, парни, были более суровы: Григо­рий был одним из руководителей восстания в тылу Красной Армии, и такое вряд ли простится. Жалко было Григория, Ак­синью. Невольно сопоставляли отношения Карлы Донер и Штрауса с отношениями между Аксиньей и Григорием: при всех глубоких различиях виделось и что-то общее. Хотя мы были и начитаны о суровости классовой борьбы, но все же жестокость и беспощадность жизни поражала. Знаю, что, читая раздельно окончание четвертого тома, не раз втихомол­ку утирали слезы над трагическими и прекрасными страница­ми. Наталья под грозовым небом молит бога покарать Григо­рия; Ильинична тоскующе вглядывается вдаль, ожидая сына; смерть и похороны Аксиньи, Григорий, стоящий на коленях возле могилы, черное небо над ним и ослепительно сияющий черный диск солнца; последняя встреча с Мишаткой — все, что осталось у него в жизни.