Уйти, чтобы остаться - страница 21

стр.

— Ах, это вы?! — в голосе Вероники прозвучало разочарование. — Как вы меня разыскали?

Вадим пожал протянутую мягкую руку. Странно, ему показалось, что это не Вероника, не та, облитая целлофаном плаща, с которой он сидел в парке…

Светлые жидкие глаза, изморозь веснушек на бледном широком лице. И лишь волосы, пышно клубящиеся, отдаленно напоминали образ, возникший в памяти тогда, в лаборатории.

Вадим подавил замешательство и произнес:

— Очень просто. Мне удалось узнать по телефону ваш домашний адрес. И ваша бабушка…

— Это соседка. Я живу одна, я си́рота, — прервала Вероника. С непривычным ударением на первом слоге. Прозвучало диковато. Как-то не вязалось это беспомощное слово с самостоятельным взрослым человеком.

Вадим улыбнулся. На языке вертелся дурацкий рефрен: «Я сир, я тощ…» Ну, хватит, действительно, что тут веселого?..

— Так это вы явились к нашим? Они вас приняли за разбойника.

— Жаль, я вас не застал. Хотел пригласить на вечер в Дом ученых.

— И хорошо. Мне было бы стыдно. Зачем вы там устроили скандал? Хотели показать, что умнее всех? — произнесла Вероника. — Я ведь тоже была на вечере…

Вадим не ожидал такого поворота. Это, по крайней мере, невежливо. И не к месту. Тем более их наверняка слышат в секции.

Он сдержанно улыбнулся, пытаясь что-то сказать. Но Вероника не желала слушать. Ровным голосом она говорила, что ей не понравилось поведение Вадима. За Волкова заступаться не стоило. Что у него есть? Хулиганские стихи, перепечатанные на машинке.

— Зачем же вы читали хулиганские? — слабо прервал Вадим.

Он видел бледные немощные губы. Почему он решил, что она красавица? Вечерние огни часто делают лица красивыми, особенно такое прозрачное, как у Вероники.

— Главное в человеке интеллигентность, — бубнила Вероника. — Я это очень ценю…

«Теперь мне понятно, почему смеялись девушки. Второй такой, вероятно, нет во всем универмаге, — подумал Вадим. — Сколько ей лет? Не больше двадцати двух… Я сир, и тощ, и немощен… О чем она сейчас болтает?»

Их толкали покупатели, тесня все дальше от прилавка. Вадима это устраивало — не будет слышно в секции. Он никак не мог понять, отчего еще не ушел. И зачем вообще пришел?!

Какой-то тип в очках пролез между ними. Вероника что-то произнесла ему вслед и придвинулась к Вадиму…

— Хочу подарить вам одну штуку. Хорошо, этот товарищ напомнил. — Вадим кивнул на гражданина в очках и вытащил сверток.

— Семенов. Турист. Он ходит. — Вадим развернул бумагу и поймал подвешенный за шею игрушки ключик. — Хотите, заведу?

— Вы как маленький, — произнесла Вероника и добавила тихо: — А вы похудели? Не пойму я…

Вадим резко нагнулся и пустил Семенова в поход.

— Что я буду с ним делать? — рассмеялась Вероника. Она придерживала пухлыми пальцами колпак Семенова. Подарок Вадима сбил ее с толку.

— Читайте ему лекции о литературе и культуре, — добродушно улыбнулся Вадим. Семенов его успокоил.

— Знаете, мне пора, — произнесла Вероника. Точно так же, как тогда, на бульваре.

— Я хотел вас пригласить куда-нибудь. Вечером, — проговорил Вадим.

— «Куда-нибудь» я не хожу, — строго ответила Вероника. Она прятала в карман упрямого Семенова.

Сейчас Вадиму было все равно, согласится Вероника или нет. «Я сир, я тощ, я дрябл. Уйдет она наконец? Кажется, я торчу вечность на этой ярмарке».

— И мне, пожалуйста, не звоните. Лучше я сама позвоню, когда найду нужным. — Вероника достала толстую чековую книжку и вопросительно посмотрела на Вадима.

«Она еще командует», — Вадим продиктовал номер телефона общежития. Она записала, спрятала книжку, деловито подала мягкую руку с ровно вытянутыми пальцами. Придерживая торчащий из кармана красный колпак, Вероника ушла.

«Вот ноги у нее красивые… Какое иногда бывает несчастье иметь собственное мнение. Собственное?! Конечно же она ждала другого. И звонить не разрешила… Я сир, я тощ. Жаль, отдал Семенова. Я сир».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Киреев стоял посреди лаборатории в длинном синем халате и бушевал:

— Небрежно свинтили волновод и удивляются потере энергии. Законы. Одного лентяя не могут выбросить. Местком. Профком. Домком.

— Наука в этом вопросе — пас, — пробубнил Ипполит из своего угла.