В малом жанре - страница 11
И случалось, что он гладил меня по спине. Так, будто увидел на опушке леса, в косульем обличье. Как будто дикий зверь дал себя потрогать. А я все сидела и медленно сочиняла.
И однажды мне приснилось, что он меня поцеловал. Ну или сказала, что мне такое приснилось, когда он чуть не задремал от моих путанных баек про щук.
И тогда он хохотнул этим своим смехом:
— Ну, это уж не сон, а кошмар какой-то!
А я ответила, что:
— Вовсе нет! Очень даже хорошо вышло: я забралась на высокий пень, чтобы губы стали вровень! Но на дорожке ничего такого не видно. Дождит, но мы же на бегу согреемся. Будем так бежать, чтоб вши повылетали и дух вышибло.
— Длиннее шаг! Чаще!
И так все время. Но иногда замедляет шаг, чтоб дождаться ее. И тогда — Фресин папа с Фресей, не со мной.
А я лечу вперед косульими прыжками, красуюсь даже. Но потом, свернув с дорожки, срезаю через лес, через заросли, набравшие дождевой воды, — и к избушке у парковки, промокшая насквозь.
И вот я. На месте. В новеньких кроссовках на шнуровке хлюпает вода. Вот я. Одна. Уткнувшись лбом в облупившуюся коричневую стенку, и дыхание мое будто колышет весь мир. Качает меня.
Я. Одна.
Но и Фредде. Может быть, совсем рядом, тут, за углом. Теперь он такой, то и дело подкарауливает.
Или спит целыми днями, запершись в своей комнате. Кричит: «Достала уже, сеструха!»
Так вот.
Но он есть. Как был, так и есть.
Главное — не заглядывать за угол. Не открывать дверь. Как некоторые, когда приходят в гости к маме. Как будто выискивают что-то. А потом забывают и плюхаются на диван в гостиной мастерить самокрутки. Роняют белые фильтры на ковер. Все разом.
И братнины футбольные гольфы, брошенные на кресло перед телевизором, уже и не воняют. Просто лежат. А мы ждем, как он вернется домой и мама будет орать на него за гольфы эти.
— Фредде, черт тебя дери, что за бардак?
И всякое такое. Как обычно. И ни конца, ни края не видать. Ведь теперь уж он не вырастет и не поумнеет.
Колени подгибаются после пробежки, теперь уж можно и присесть. Сползаю по шершавой стенке, все так же прижавшись лбом. С крыши накапывает, но мне все равно тепло.
И — лбом о гвоздь, торчащий из стены. Вдруг — так резко — между мной и доской. И я даже не особо расстроена, а больше в удивлении — ну кто так делает.
Но потом выступает кровь, и сидеть на крыльце приходится враскоряку, чтоб не запятнать обновки. Капли медленно текут со лба на нос и падают наземь. И я целюсь, чтоб попасть в еловую шишку, обглоданную белкой. Голый остов с недогрызенной верхушкой — не пойми что, а не шишка. И вот они: беседуют на ходу, словно прогуливаясь на весеннем солнышке. Как-то так. Красивая Фреся и Фресин папа. И то, что между ними. И я плачу, хоть и не собиралась, а все как-то само по себе набухло слезами, как будто я малявка, которая только и знает, что реветь.
Потому что между ними — весеннее солнышко. Вот что. А вокруг дождь и туман.
И хорошо, что кровь капает, а то стали бы спрашивать, с чего я плачу. Больно — вот и плачу, ясное дело.
А потом — помадная мама. Она занята: укладывает керамику в коробки с утварью — но находит минутку зайти ко мне в ванную, благоухающую фиалковым мылом, чтобы проверить. Фресин братик в ходунках: бум, бум, бум о порог. Раз за разом, бум, бум, ручонки теребят крутилки, и мигалки, и пищалки, и гуделки, а он даже и не смотрит. Только тпрукает и чмокает слюнявым ртом, и все течет на подбородок.
Вот так.
Я сижу на краю ванны, а Фресина помадная мама — на белой пушистой крышке унитаза, тем самым модельным задом, который на фотоснимках в гостиной. Она смывает кровь белоснежными ватными кружками, приоткрыв рот, и я вижу налет на узком языке. А потом она отрезает кусочек белого пластыря маникюрными ножницами, пока я держу катушку.
И выныривает из ванной, словно глотая воздух после заплыва под водой — рядом со мной. Подхватывает малыша и нянчится-дурачится с ним.
А я:
— А вдруг он никогда не станет взрослым, ваш малыш?
Но она лишь бросает взгляд-ледорез прямо в прорубь, в которой барахтаюсь я, и уходит, прижав к себе Фресиного братика. И мне приходится отодвинуть ходунки, чтобы закрыть дверь ванной. Потому что мне надо пописать. И снять с себя мокрую одежду. И залезть в душ. Потом надеть Фресин абрикосово-розовый халат, висящий на крючке. И остаться сидеть за закрытой дверью ванной.