Валерий Попенченко - страница 15
Между тем страсти на ринге разгорелись настолько, что Виктор Иванович Огуреиков остановил бой и предложил обоим работать только по корпусу. И здесь Валерий, избегая ответных тяжелых ударов противника, умело выписывает замысловатую вязь боя, заканчивая одиночные удары серией коротких, как пулеметная очередь, ударов без замаха, как на тренировке с мешком. Действия его отработаны до автоматизма. Нельзя было не любоваться Валерием. Рядом с ним его соперник, широкоплечий, с налитыми бицепсами, крупным скуластым лицом, выглядел неуклюжим тяжеловесом.
Казалось, на ринге, как на сцене, в бешеном ритме пляски, выделывая замысловатые коленца, крутился одержимый танцор. Измотав вконец своего партнера, он не видел и не слышал ничего вокруг. Его стихией был бой. На ринге творил мастер по высшим законам боксерской эстетики.
Кусикьянц взволнованно потирал руки и бормотал что-то себе под нос. Он был доволен.
— Мангуста и только!
— Что-что? — не расслышал я.
— Мангуста, говорю. Знаешь, зверек такой есть, гибкий, небольшой, но с мертвой хваткой. Так вот, мой Валера — это и есть мангуста, — с гордостью произнес он.
Ну как, нормально? Выиграл я? — тяжело дыша, спрашивал меня Валерий, снимая перчатки, сам еще, видимо не веря, что наконец-то получил он «добро» на большой ринг.
— Отлично. Считай, что ты уже в Лужниках! Больше убеждать некого, — твердо сказал я.
— Как некого? А Европу, а прессу? — пошутил Кусикьянц и серьезно добавил: — Не остывай, Валера, побегай, разминку сделай, а потом на лапах побалуемся. Разбор учений сделаем…
В Новогорск возвращались весело, с песнями. Валерий смеялся, шутил.
Сбор, тренировки, боевая практика — все было позади. Впереди турнирные бои. О них сегодня никто не думал, во всяком случае, не говорили.
Киселев сидел в углу автобуса, печальный и озабоченный, весь ушел в себя. Валерий старался ободрить чувствуя себя как бы виноватым.
Вот уж действительно Валерий щедр душой с избытком, Чувствуя, что он не в силах расшевелить Киселева, удрученного окончательным решением тренерского совета, Валерий пересел ко мне, устроился у окна в правом углу автобуса и притих… Потом вдруг, как бы опомнившись и ища сочувствия, наклонившись к самому уху, с жаром заговорил:
— Ведь я, как никто другой, понимаю его состояние, сам испытал такое. Обидно ведь на самом финише сойти и быть на турнире лишь зрителем. А ведь мог бы быть первым! Поверь мне, — Валерий сделал паузу и, бросил взгляд на Киселева, улыбнувшись, добавил: — Будет первым, только не в моем весе, здесь уж я ни в чем не могу ему помочь… Понимаешь! Жалко. Алексей отличный боец! Причем посмотри на него. Типичный полутяж. Зря вес только сгоняет… Я ему по-дружески не раз говорил, что ему в моем весе делать нечего. Будет, как и я в свое время, вечно вторым. Другие это давно поняли, а он упрямый малый, все реванш хочет взять у меня. Не выйдет. Неужели его тренер Бирк не видит, не понимает этого…
Валерий замолк, на минуту задумался о чем-то своем, потом достал лист бумаги, исписанный размашистым торопливым почерком, и доверительно подал мне.
— На, почитай, правильно я тут написал? Только не говори пока никому. Вот поступлю, тогда уж друге? разговор.
Это был рапорт на имя начальника Ленинградского высшего военного инженерного строительного Краснознаменного училища имени генерала армии Комаровского А. Н. с просьбой зачислить его слушателем в адъюнктуру.
— Английский и философию я уже сдал на «отлично», — не без гордости за свои успехи сказал он. — Вот видишь, в науке кандидатский минимум я сдал за год, а в боксе на мастера ринга, поди, тринадцать лет сдаю. Конца не видно. Что труднее, суди сам.
— Ничего, твое время скоро придет. Егли уже не пришло.
— Вот и Филиппыч тоже все успокаивает: «Каждому овощу свое время. Не созрел ты еще, чтобы урожай снимать». Все шутит: «Терпение, мой друг, и мы щетину превратим в золото!» — рассмеялся Валерий.
— А может, и впрямь превратим?
— Ты-то серьезно уверен, что стану чемпионом Европы?
— Уверен больше, чем в себе, ни капли не сомневаюсь. Готов биться об заклад хоть с самим чертом! — убежденно заявил я.