Васильковый венок - страница 13

Демьянов повесил над костром котелок, выпотрошил уток, и когда из сутемени прибрежных кустов, как привидение, вырос перед костром Дема, в котелке уже булькала вода, на газете лежала нарезанная колбаса и, подпертая открытой банкой консервов, стояла бутылка коньяка.

— С чем поздравить, Василь Гаврилыч?—весело спросил Дема.

— Семь штук, — не сразу ответил Демьянов, втайне надеясь, что у Демы меньше.

— Обошел я вас, однако. — Дема тряхнул тяжелую сумку. — Двенадцать! Ну ничего, наутре наверстаете.

Он еще не остыл от горячки охоты и потерянно топтался около костра. Обирая с себя мусор и паутину, Дема выхватил из-за пояса большой цветок таволжанки, бросил в костер.

— Эк вы со счастьем-то как неразумно, — усмехнулся Демьянов.

— Эва, — отмахнулся Дема, — она уже свое отработала, завтра еще найду.

Он неловко, на корточках, подсел к расстеленной газете, и принимая стаканчик коньяку, другой рукой снял фуражку.

— Стрелять не перестрелять вам, Василь Гаврилыч,— истово, как молитву, проговорил Дема и залпом опорожнил стопку, потом зажмурился, помотал головой.

— Крепка, собака, — выдохнул Дема.

— И клопами пахнет? — тая в голосе издевку, спросил Демьянов.

— Не-е. Это кто впервой, а мне доводилось, когда в Германии служил и возил на газике комдива, — сказал Дема и даже начал рассказывать, как и при каких обстоятельствах отведал он сладкую водку, но Демьянов потянулся заваривать чай.

— Ни боже мой! — оборвав на полуслове свой рассказ, воскликнул Дема и тотчас, почти наугад, но безошибочно, извлек из сумки двух хлопунцов. Они могли бы сойти за взрослых уток, если бы не щербатые крылья, на которых еще не выросли маховые перья и еще не было в них уверенной силы для устойчивого лёта.

— А вот это, брат, зря, — огорченно сказал Демьянов.

— На наш век хватит, — беспечно отозвался Дема.— Зато какой бульонец настоим. Любо-дорого.

— А хватит ли? Что-то незаметно, а скорей наоборот, — сказал Демьянов, решив в этом споре непременно одолеть Дему.

— В самую точку, Василь Гаврилыч, — вскинулся Дема.— Хозяевали мы в лесу как бог на душу положит: то по науке охоту вели, то чохом. Ну, дичь-то и подалась туда, где потишей.

Дема выжидательно посмотрел на Демьянова. Тот молчал. Он чувствовал, что в рассуждениях Демы есть только полуправда, и силился вспомнить, на чем сходились в спорах охотники, но так и не нашел зацепку, чтобы возразить своему напарнику.

Дема притворно вздохнул.

— Уходит дичь. Конечно, и у нас промышлять можно, ежели с головой. Я так ни на что здешнюю охоту не променяю. Приволье.

Он отложил недощипанного хлопунца и, как птица крылья, широко раскинул руки, словно разом хотел охватить приозерный лес.

— Не унесешь, — улыбнулся Демьянов.

— Мое от меня не уйдет, — осклабился Дема. — И утка найдется, и лоси, — тихо сказал он.

«Как знать», — подумал Демьянов и даже хотел возразить ему вслух, но на озерке по-весеннему призывно закрякала утка, и опять, как наяву, встали перед глазами Демьянова картины охоты.

Он машинально отмечал лесные шорохи, вздрагивал, когда ухал неподалеку филин, и с наслаждением отдался во власть ночных звуков. Очарованный затаенной жизью ночных урочищ, он не заметил, как Дема управился с хлопунцами, положил их в котелок и покосился на бутылку. Отчаявшись дождаться, когда Демьянов предложит выпить еще, он несмело налил себе полстаканчика, а потом окончательно завладел бутылкой. После третьей стопки он заметно опьянел, пытался петь и неожиданно спросил:

— Василь Гаврилыч, а вы жену любите?

— Что? Жену?.. Люблю, — равнодушно отозвался Демьянов.

— Я тоже люблю, — мечтательно сказал Дема. — Хороший народ они, бабы. Конечно, нужно доглядывать и вообще...

Многозначительное «вообще», конечно, таило в себе особый смысл, но Демьянов не уловил его, а Дема, похоже, тотчас забыл, о чем шла речь. Он наливал себе коньяк и вдруг замер, прислушался, а потом отставил бутылку и, послюнявив палец, поднял над головой руку.

— Плохо дело, Василь Гаврилыч, гроза будет.

— Откуда ей взяться?

— Будет! — уверенно сказал Дема. — Палец холодит, ветром потянуло да и погромыхивает явственно.

Демьянов прислушался: в лесу сонно крикнула какая-то птица, и воцарилась мертвая тишина.