Васильковый венок - страница 20

Но едва появились на грядках первые огурцы, выхоженные терпеливыми заботами молодых и старых хозяек, покатилась по Дубовке и заимкам молва, будто бы есть у Петрухи огурцы необыкновенной засолки. И якобы в голос плачут женщины, потому как косяками идут мужики к леснику даже в будний день отведать Петрухиных огурцов, прихватив из лавки бутылку-другую сорокаградусной.

Слухи росли с каждым днем. Уже невозможно было отличить, где быль, а где небылицы, придуманные рассерженными женщинами. И в первых числах августа, когда мне случилось быть в Дубовских лесах и выпала возможность завернуть к Петрухе, уже рассказывали, что даже главный лесничий, слывший в округе самым примерным трезвенником, не удержался от соблазна и навестил лесника с далеко не служебными целями.

Дорога, припорошенная хвоей и первым палым листом редких берез, неширокой речкой текла из одного лога в другой и, увязнув в болоте, обозначалась по-настоящему лишь на полпути в гору: всякий, кто заходил сюда, торил через топи свою стежку. На редких сухих проплешинах в обнимку с елями росли кривые сосны. Местами деревья заступали едва приметную дорогу, и она уходила в подлесок или на противопожарную полосу, которая, видно, давно не знала ни метлы, ни лопаты. Ее затянуло травой и основательно заплело брусничником. И лишь изредка попадались чистые полоски, словно каждый раз в самый разгар работы убеждался Петруха в никчемности ее, бросал и начинал вновь, но уже в другом месте.

Я обогнул заросли шиповника и вышел на поляну. Была она небольшая, с бородавками маленьких затравевших муравейников, на которых торчали белесые метелки лисохвоста. Широкая на пригорке поляна, все больше сужаясь, скатывалась книзу. И там, в самой вершине клина, где стоял развесистый вяз, притулилась к лесу избушка, ставленная с экономной расчетливостью — незатейливо, но добротно. Крыша, сложенная без особой красоты из половинок бревен, надежно прикрывала избушку от осенних дождей и зимних метелей. И только два оконца, обрамленные некрашеными наличниками с кружевной резьбой удивительной работы, наводили на мысль, что осел здесь Петруха надолго, а может быть, и навсегда.

Когда я подошел к избушке, Петруха стоял в огороде, привалясь к шатким пряслам жиденькой изгороди.

Верно, был он в молодые годы могучим мужиком, потому как и теперь, когда заметно опустились плечи и запала крутая и широкая некогда грудь, сохранил молодецкую стать. И будто подтверждая, что он человек самостоятельный и ввязываться в спор с бабой — дело стариков и немощных мужчин, молча слушал крикливую частоговорку молодой женщины.

Рослая и привлекательная неброской, но приметной красотой, в простеньком ситцевом платье, была она хороша даже в гневе.

Женщина то вплотную подступала к леснику, то отходила и, кажется, хотела-таки усовестить его.

Или выплеснув весь гнев, или поняв всю бесполезность ругани, она замолчала, а потом вдруг заговорила тоскливым, жалостливым голосом.

— Ирод ты, Петруха. Его-то я как-нибудь на путь наставлю,— женщина кивнула на невзрачного мужичонку с плоским лицом, на котором, как пуговицы, пришитые равнодушной рукой, проступали тусклые голубые глаза.

Мужичонка устало покачивался и бессмысленно плямкал непослушными губами.

— Держи благоверного-то, не то упадет, — ухмыльнулся Петруха.

— И поддержу, — смиренно отозвалась женщина. — Его-то я поддержу. А ты вот что думаешь? Вон оно, твое подворье, — она повела рукой по пряслам изгороди, кое-где упавшей на широкие и длинные огуречные грядки.

— Давай, давай, Марья. Наводи критику, — оживился Петруха.

А полная рука Марии уже показывала на недостроенное крыльцо, у которого лежали полуошкуренные бревна.

— Хоть бы крыльцо скорее сколотил, вместо того чтобы мужиков приманивать. Ведь зима на носу! — отчаянно выкрикнула Мария и, потерянно махнув рукой, прибавила: — Да куда тебе. Одно слово — никудышный...

Петруха побагровел, дрогнула зажатая в зубах трубка. Видно, хотел он хлестнуть Марию крепким мужским словцом, но лишь потупился и, тяжело отшатнувшись от изгороди, зашагал к вязу, туда, где были врыты в землю скамейка и стол с неоструганной столешницей.