Васильковый венок - страница 24

За окнами творился ясный мартовский день. Дядя Митрий слушал сквозь сон, как поскрипывает его старая изба, и с нетерпением ждал, когда встанет на дворе солнце, чтобы, как каждое утро, заняться неспешной домашней работой, но вдруг вспомнил, что ему нужно, не мешкая, собираться в дорогу.

Он осторожно спустился с печки на холодный пол выстуженной избы, нашел сапоги, и зная, как студено в их кожаном нутре, высоко намотал холщовые онучи. Ногам стало тесно, но тепло. Разминая засохшие портянки, он прошелся по просторной горнице, потом надел фуфайку, повязал шею старым головным платком покойницы жены и, как всегда перед дорогой, присел к столу.

Дядя Митрий уже давно готовился к этому дню. Осенью ему отказали от последней стариковской работы. На стражу дубовских складов заступил Никанор Дудочник. Ему было семьдесят восемь лет, и он имел старую, но еще исправную одноствольную «тулку» со всем огненым припасом. Дядя Митрий был старше Никанора на два года и совершенно безоружным, что и послужило причиной его полной отставки от артельных дел. После октябрьских праздников дядя Митрий стал хлопотать пенсию.

Он с немалым трудом добыл нужные бумаги и теперь, когда они вот уже вторую неделю лежали в кармане его новой фуфайки, дядя Митрий почувствовал, как отдаляется от него вся его прошлая жизнь.

Он уже несколько лет никуда не выезжал из Дубовки н боялся дальней дороги, со дня на день откладывая свое нелегкое путешествие, и даже хотел было положиться на председателя сельсовета, но тот надоумил его сходить самому, потому что в бумагах якобы были какие-то неясности.

Из района дядя Митрий рассчитывал вернуться домой засветло, но с запасом наметал в загон сена, выпустил из конюшни исхудавших за зиму барана и суягную ярочку. Под навесом кинул на дощатый полок две горсти овса курицам, а потом оглядел подворье.

Каждая вещь радовала глаз и лежала на своем месте. Только покосившийся сарай да сопревшая изгородь были давней болью дяди Митрия. Он знал, что уже никогда не починит сарай, и все-таки числил эту работу среди других неотложных дел и наказал себе зайти в районе в хозяйственный магазин, чтобы приглядеть кровельных гвоздей.

Дядя Митрий чуть было не ушел со двора, не заперев дверей. Вернулся, долго искал замок, а когда навесил его на дверь и по старой привычке спрятал ключ под лестницей, заныла поясница. Она будто загодя заставляла его свыкаться с положением пенсионеров, которым сахМ бог велел болеть и лечить старческие недуги.

Спину отпустило уже в дороге.

Дядя Митрий одолел небольшую горку, остановился перевести дух, а потом сменил короткие шажки на широкий

шаг и обрадовался, что идет еще ходко и, может быть, как два-три года назад, осилит дорогу за четыре часа. Он не торопился, но смутная тревога все еще не оставляла его, и, норовя утвердиться в прежнем положении крепкого мужика, дядя Митрий незаметно прибавлял шагу, явственно чувствуя, как порой не хватает дыхания и громко толкается сердце.

«А ить могу еще, елки зеленые», — сказал себе дядя Митрий. И, уже не боясь, что опоздает к назначенному сроку в район, сошел с дороги на наст.

Ядреный утренник спаял подтаявший снег в крепкую ледяную корку.

«Толсто, должно быть», — мимоходом подумал дядя Митрий и тотчас забыл об этом, занятый теперь единственной мыслью: угадать дорогу на старое и добычливое токовище косачей.

Он уже забыл, когда охотился последний раз. Но каждую весну, услышав песню токовика, воскрешал из полузабытого прошлого распластанного на земле тетерева. Это была его последняя добыча и, может быть, поэтому навсегда осталась в памяти.

По верхушкам высоких березок хлестнули первые лучи солнца. В прогалине между низкорослыми елушками белой холстиной обозначилась летняя дорога. Она огибала плешивую гору, на самой маковке которой чернела вытаявшая земля с седыми кустиками прошлогоднего пырея.

«Не иначе как расхлестал птицу Дема», — подосадовал дядя Митрий, а потом пожалел, что так далеко отошел от дороги и теперь, чего доброго, не управится с делами. Он повернул обратно и замер: в лесном логу неподалеку настороженно чокнул глухарь, и, будто спеша опередить его, сразу длинным коленом зашелся старый тетерев, дядя Митрий узнал его по голосу. Только этот, меченный дробью п клювами множества соперников, вел песню неспешно и с особой зазывностыо.