Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина - страница 38
Сидишь голодный, в капитана играешь, как дурак.
На Мо-ро зверски холодно, правда. Часть куполов, под которыми ютилась колония, разбита, часть сгинула в пропасти, оставшейся после Волны. Глубина пропасти, наверное, с полкилометра, видно, как лед потихоньку смыкается, заращивая ее, будто рану. Все время дует ветер и жалит крошка, приходится надевать защитную маску на лицо.
Благодарность капитану здесь оформлена в виде памятника. Конечно, здесь его не могли не сделать изо льда. Он пониже антенны ретранслятора, но тоже высок. Метров пять, наверное. А понизу, тоже ледяные, бегут буквы: «Капитану Крапину от жителей Мо-ро». С желтой подсветкой.
Те, кто приехал вместе со мной, даже Перегудов, у памятника не задерживаются. Поохав, повосхищавшись, прослушав короткую лекцию о том, как капитан спас вымерзающие остатки колонии, обеспечив ее генераторами и топливом, они спешат укрыться от ветра, от холода под теплый купол. Видимо, к рыбе хап, которую здесь подают на завтраки, обеды и ужины. А я остаюсь. У меня есть дело. Нам всем выдали по небольшому ледорубу, и сейчас я собираюсь использовать его по назначению.
Капитан Крапин должен потерять одну букву.
Холодно, да. Снег вихрится, летит в маску. Рискуя отморозить пальцы в рукавицах, я успеваю отбить от буквы «К» в фамилии капитана нижний элемент, дугообразную загогулину, которая брызжет крошкой, как искрами, и примериваюсь к верхней, когда на меня налетает какой-то придурок и опрокидывает на землю. Земля твердая, как не знаю что, и даже куртка не спасает от удара. Ух! Я вскакиваю на ноги, стискивая зубы.
Драться!
Напротив меня стоит мальчишка пониже и, наверное, помладше меня. За маской не видно лица. Комбайн, термоботинки, толстые перчатки. Ему теплее, чем мне.
– Что ты делаешь? ― кричит он сквозь снег.
– Не твое дело! ― отвечаю я, ища глазами куда-то ускакавший ледоруб.
– Это же капитан Крапин!
– И что?
– Он же всех спас!
– У меня к нему ― свои счеты.
– Ты ― дурак?
– Сейчас увидим.
Мы одновременно бросаемся друг на друга. Моих курсантских умений хватает, чтобы сделать подсечку, но противник, падая, увлекает меня за собой. Мы катимся по земле, а ледяной капитан равнодушно взирает на нас с пятиметровой высоты, и я почти уверен, что ему и живому-то было бы все равно, кто победит.
– Ты зачем… он же…
Выдыхая обрывки слов, мальчишка яростно мутузит меня. Я отвечаю. Слои одежды и рукавицы превращают нашу битву в потешный бой. Все потуги в результате сводятся к тому, чтобы сдернуть маску с оппонента. Мне, как более сильному, это удается первому. Потом я нависаю, нависаю и не знаю, что делать.
Розовощекое, большеглазое существо глядит на меня в упор. Девчонка.
– Ты совсем дурак?
– Нет.
Я отпускаю ее и отползаю к ледяному капитану, по пути подобрав ледоруб. Девчонка сидит на месте, ветер треплет ее светлые волосы. Она щурится на меня сквозь летящий снег. Пышет злостью.
– Это ― Крапин! ― показывает она на статую.
– Я знаю.
– Он ― герой!
– Не для меня.
Я вытряхиваю снег, забившийся за воротник куртки, и краем глаза посматриваю на девчонку. Работать мне, понятно, она не даст. Впрочем, буква «К», превратившаяся в ствол с одинокой веткой, уже не требует правки. Этого, думаю, достаточно.
Из снежного вихря, туманящего ближний купол, тем временем выныривает еще одна фигура, высокая, в красном, пухлом комбайне с капюшоном.
– Дея! ― кричит она, закрываясь от снега рукой. ― Дея!
Девчонка встает.
– Дея!
Фигура, приблизившись, обнимает ее. Это трогательно. Серьезно. Человек нашел человека. Как капитан не смог найти меня. Что ему, честное слово, стоило? Я отворачиваюсь, смотрю на ледяную капитанскую ногу. Понятно, не ровня я даже капитанской ноге. Не поленились же вылепить, вытесать.
– Ты!
Меня вдруг толкают в плечо.
Опять девчонка. Фигура в красном комбайне тянет ее назад, но не так-то просто удержать человека, когда ему во что бы то ни стало нужно договорить недоговоренное и разобраться с нерешенным. У меня схожая ситуация. Только с капитаном.
– Что? ― Я не поворачиваю головы.
Не хочу терять тепло. В конце концов, было бы хорошо, если б меня оставили в этом снежном покое.