Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина - страница 39

– Ты испортил памятник! ― кричит девчонка.

– Всего лишь надпись, ― говорю я.

– Дея, хватит! ― перехватывает девчонку парень.

Ему удается оттащить ее метров на пять, но этого, как выясняется, мало. Захват ослаблен, снят ― и девчонка снова бежит ко мне.

– Что он тебе сделал?

Я смотрю на нее. В ее серых глазах плещется желание врезать мне в лоб.

– Ничего, ― говорю я. ― В том-то и дело.

– Дея!

Фигура в красном подступает снова и наклоняется так, чтобы слышно было одной девчонке. Но я слышу.

– Это Егор Крапин, ― громко шепчет фигура. ― Сын.

– Тахиро, ― заявляю я. ― Моя фамилия ― Тахиро. Никакой не Крапин.

Усмешка моя ― как рана.

«Ленка, представляешь, похоже, все потихоньку встает на ноги. Сегодня принял на базу первый автоматический челнок с Гериты. Выпало два спокойных дня, подштопался, привел в порядок себя и кубрик, смотрел твое видео. Егорка большой, серьезный. Обижается на меня? Скажи ему, чтоб не обижался. Скажи, есть обстоятельства…»

Щелк.

Ненавижу. Обстоятельства у него. Четырнадцать лет обстоятельств. И огромное последнее обстоятельство ― смерть. Иногда я даже думаю, что он погиб нарочно, только чтобы улизнуть от встречи со мной.

А что? Круто.

Все пялятся на меня, едва я вступаю в космодромный холл. Ах, какие у всех потешные физиономии! Вроде как есть, чем гордиться. Сын Крапина идет! А с другой стороны, они совершенно не понимают, почему я отбил букву родному отцу. Это их смущает, это их напрягает, это ввергает их в тяжелые раздумья о том, насколько я адекватен. Откуда, мол, у такого героя вдруг мог появиться такой сын.

А почему вдруг? Эй, вы! Почему вдруг?

Пассажиры «Кенго» сбились в тесную толпу у стойки, они не хотят принимать меня в свои ряды. Я улыбаюсь. Сколько угодно! Все вы ничто перед капитаном. Вас даже ненавидеть нет смысла. Вы можете породить у меня лишь мимолетное раздражение. Прощайте, никчемные туристы. Прощай, Перегудов. Качнув головой, я с улыбкой перехожу за соседнюю стойку. Меня пропускают без очереди.

– До Шаддата, ― говорю я. ― Одно место.

Индрик с робостюардом обмениваются информацией. Люди смотрят. Весь холл затих. Жужжат только проносящиеся мимо тележки с багажом.

За куполом вьется снег, и порывы ветра то и дело бросают его на прозрачные сегменты защиты. Снежная крошка то взметается вверх, то опадает, и тогда в просвет становится виден пятиметровый ледяной капитан. Как исполин, пришедший с войском и наблюдающий за битвой в отдалении.

– Шаддат, одно место, ― подтверждает робостюард.

Значит, Пальяно пропускаем.

Я оборачиваюсь. Кто-то, застигнутый врасплох, отворачивается. Кто-то уводит взгляд, словно случайно его на мне остановив. Так и хочется им сказать: придурки! Это только между мной и капитаном. Это он и я. А вы здесь лишние.

«Шаддат ― удивительная планета. Представь, под темно-синим небом ― горы, ущелья, узкие долины, уступы, хребты. Все черное. Очень необычно. В атмосфере же периодически происходят электрические бури, и тогда небо светлеет из-за вспышек, становится молочно-белым, с яркими прожилками молний, а пейзаж приобретает сюрреалистические нотки.

Когда-то на Шаддате установили исследовательскую станцию, которая разрослась затем в колонию. До Волны в колонии жило около пятнадцати тысяч человек. Скромно, конечно, но это все-таки Шаддат.

Все дело в том, что на Шаддате есть своя жизнь. Она энергетическая. Собственно, именно из-за нее и появилась станция. Закрой глаза, я нарисую тебе словами. Темно. Черный валун. Отсверкало, ушло в густую синь небо. Чуть помаргивают звезды.

И вдруг на валун с разных сторон забираются светящиеся жгутики, крохотные вольтовы дуги, соединяются, свиваются, формируют похожее на слизня многослойное образование. Искристо-синее или искристо-зеленое, полное внутреннего электричества существо.

Разума в этом существе нет, сидит оно на валуне, поводит усиками, ловит напряжение электрических полей в поисках, где бы подкормиться. Не найдет ― рассыпется, разъединится, исчезнет. Найдет ― начинает медленно перебираться туда.

Представь, после хорошей бури все камни усеяны этими энергослизнями. Красота! А как их влекла станция и люди!..»