Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина - страница 48

Мамми, сидящая за рулем машины, и товарищ Балуев, чей уазик как раз вкатился в Сережин двор, демонстративно морщились. Им сумасшедшие прыжки и беготня по стенам явно не понравились.

Домовой тоже высказался:

– А следы кто затирать будет?

Впрочем, никаких отпечатков не осталось. Ворчун, он и есть ворчун.

Начался традиционный трехчасовой учебный цикл с перерывами каждые тридцать минут. Товарищ Балуев сначала разбирал с Сережей и Иркой системы квадратных уравнений (тут Сережа оказался сообразительнее Ирки), потом был диктант (здесь традиционно чемпионствовала Ирка), а третий час посвятили истории. Сереже история не очень нравилась, он не понимал, зачем нужно знать, кто в дремучем прошлом кому приходился вассалом, врагом или потомком, как были устроены давно исчезнувшие государства и в каком году произошла битва при очередной речке.

Товарищ Балуев добродушно и не без грусти говорил на это:

– Настанет время, сам поймешь… наверное…

Сережа чувствовал, что это цитата, но не знал, откуда.

После занятий Мамми традиционно накрыла в гостиной стол и вся честная компания с удовольствием почаевничала, обсуждая и предстоящую уборочную, и начинающийся чемпионат Мира по футболу, и способы выживания в лесу, и даже какие косички лучше заплести Ире Жуковой, если на дворе июль, а модные тенденции далекой столицы вновь тяготеют к африканским мотивам.

В вечернем воздухе пахло отступающим зноем.

– Завтра утром английский и литература. Не опаздываем, – сказал товарищ Балуев и упылил в сумерках домой.

Ирка упросила Мамми не торопиться, и у ребят появились свободные полчаса. Нянька пошла в дом смотреть очередную передачу для тех, кому до всего есть дело, а Ирка принялась учить Сережу бегать по стене.

Чтобы не злить домового, отправились к сараю.

Сначала выходило так себе, но потом парень разобрался и понеслось. Они даже успели отрепетировать синхронный трюк.

– Прикинь, а раньше редкий человек мог выше головы прыгнуть, – сказала Ира. – Чё они с этим делали, ума не приложу!

Проводив Ирку, Сережа сел на крыльцо и задумался. В который раз ему стало грустно: все разъехались, он снова остался один. Несправедливо.

Да, можно когда угодно соединиться из гостиной с любым человеком, если тот не занят, и говорить с ним, будто нет расстояний – голографическая технология последнего поколения. Но это все не то…

С другой стороны, родители сейчас летят где-то в бескрайней пустоте. Сидят в космическом корабле, и никого больше. Миллионы километров от Земли. Бесконечность, не помещающаяся ни в какое воображение.

Сережа поежился, растер плечи, чтобы согнать гусиную кожу, и пошел внутрь. Английский сам себя не выучит.

Правда, после английского рука сама собой потянулась к кубу с последней разблокированной родительской записью.

– Здравствуй, Сережа, – сказала мама, улыбаясь. – Папа сегодня в отъезде, поэтому я поговорю с тобой одна. Ты получишь это послание, когда мы будем на подлете к Альфе Центавра, наверняка мы уже почти схватили Кентавра за ногу, как говорит твой отец. Я уверена, что тебе непросто, но ты сильный товарищ, по-хорошему упорный. В общем, не квасишься… И… Я тебя очень-очень люблю…

Сережа поспешно выключил запись и прошептал:

– Я тебя тоже люблю, мама.

Ни свет ни заря на горизонте запылили комбайны – началась уборочная. До Сережиного жилища этим полностью автоматизированным системам было еще дня четыре непрерывной круглосуточной работы. Скорее всего, на четвертый-пятый день они начнут приезжать к нему на заправку, и колодец станет поить несколько водородных двигателей.

До занятий науками оставалось сто три минуты, и Сережа отправился в ежедневную пробежку. Обычно маршрут пролегал по периметру Сережиной вотчины – по ту сторону частокола.

Ближние пределы Сережа изучил досконально. Здесь все было привычно: каждый изгиб тропинки, пара поваленных сосен, причудливые пни, муравейник… Сегодня Сережа отчетливо почувствовал, насколько ему наскучил этот маршрут. Здесь он подмечал лишь редкие небольшие изменения, иногда останавливался рассмотреть дятла или другую птицу, пару раз натыкался на оленей. Жизнь текла в своем непререкаемом ритме: от сезона к сезону, от дня к ночи, от двухчасовки номер один к двухчасовке номер десять… Круг за кругом…