Венец Девы - страница 6

  "Это должна быть очень большая труба, чтобы такой здоровенный дядька сумел в нее протиснуться, - подумал Себастьян в ту свою первую встречу с ним; ему - неопытному мальчику - трубочист сперва показался милым и безобидным".

  Лицо трубочиста было под стать телу: таким же мясистым и безобразным. На нем при том имелся с десяток шрамов и даже несколько ожогов. Из-за одного из ожогов нижняя правая часть лица трубочиста всегда оставалась неподвижной, и в минуты гнева или злорадства (доброй радости он никогда не испытывал) тем страшнее становился перекос, чем более сильные чувства овладевали трубочистом. Кожа у него была темной, как немытая, в земле картошка, голова необычайно широкой, по сути перевернутый овал. Глаза большие и вострые, немного по-восточному раскосые, неопределимого цвета. Они у него, если нужно, менялись: к примеру, когда трубочист хотел показаться наивным, становились голубыми, обворожительным - карими, живым - зелеными и только иногда, в те редкие секунды, когда все напускное с него спадало, глаза трубочиста делались серыми и водянистыми, могло показаться даже - слепыми. В такие секунды становилось ясным, что трубочист на самом деле не испытывает ничего, а только вбирает этими своими водянистыми бесцветными глазами краски с палитры мира и выдает те за свои. Нос у трубочиста был грубый и бесформенный, немного свернутый набок. Волосы черные и не пойми, то ли от сажи такие, то ли урожденно. Но самой важной и запоминающейся чертой трубочиста без сомнений были его усы: густые и пышные они торчали в обе стороны, как два веника или два помазка для бритья. У отца Себастьяна в обиходе имелся помазок. Феликс не всегда имел возможность сходить в цирюльню, а выглядеть должен был во всех без исключения случаях безукоризненно, и потому очень часто ему приходилось бриться в дорожных условиях. Возможно, именно поэтому мальчику так сильно въелась в память эта черта трубочиста.

  - Дяденька, кто вы? - спросил мальчик трубочиста.

  - Прошу простить меня, любезный! Право же, где мои манеры! - незнакомец тут же сменил тон на мягкий и вкрадчивый. Шутливо перейдя на "вы", что мальчику польстило, он принялся изображать человека из высшего общества, - зовут меня Джанго, я местный трубочист!

  Схватив воображаемое платье ниже пояса, трубочист приподнял его подол и одновременно изобразил книксен, или то, как, по его мнению, книксен выглядит. Некоторое время среди столичной знати были популярны театры, где такие вот комедианты из трубочистов, или просто случайные нищие, подобранные где-то в трущобах, занимались как раз тем, что разыгрывали пародии по сюжету классических пьес. Знатные их ничему не учили, только выдавали наряды и заставляли играть. Даже сценарий оставался тем же. Вся соль была в интерпретации. Обычно зрелище для просвещенных людей выдавалось крайне уморительным.

  Себастьян же, не являющийся искушенным любителем театра или знатоком по части этикета, не знающий обо всем этом неравенстве, или, по крайней мере, никогда не сталкивавшийся с ним в жизни, от пантомимы трубочиста засмеялся вполне искренне. Мальчику смешно было безо всяких там скрытых умыслов и подтекстов, просто от того, как дядька двигался, прохаживаясь по водостоку, словно бродячий кот, чудом не падая вниз; смешно было от рожиц, которые Джанго корчил, оттого как он пыжился и рисовался.

  Джанго, конечно же, эту реакцию Себастьяна подметил и даже улыбнулся мальчику в ответ, впрочем, как-то скверно, отнюдь не для пародии. Несмотря на то, что именно смеха Джанго и добивался, - смех человека из слоя выше чем он (и неважно, что человек этот тринадцатилетний мальчишка, ибо тот, даже ничего в своей жизни не сделав, - уже был успешней, чем Джанго) больно ударил по самолюбию трубочиста. А оно у него, вопреки мнению многих знатных болванов, было еще какое. Джанго считал, что он не хуже всех этих богатеньких пустозвонов, которым деньги девать некуда. Даже более того, он считал, что деньгам богачей найдет лучшее применение, и находил. Конечно, не один только Джанго промышлял грабежами, но среди всей братии трубочистов Джанго отличался наисквернейшим нравом.