Ветры Босфора - страница 52

В высях вышних ветер не умер.

Еще четверть часа, полчаса, ну, час, и он отяжелеет. Спустится ниже. Тронет облака первого яруса. Солнце продвинется к горизонту. Ветер наберет силу. Надует верхние паруса «адмиралов». Паруса «Меркурия» все еще будут шелестеть провисшими простынями. И что усердие гребцов в сравнении с мощью попутного ветра?

А зычные, сильные, веселые голоса унтеров все отсчитывали:

- Два-а-а - раз! Два-а-а - раз! Два-а-а - раз!

У борта «Селимие», спокойный и радостно-выжидающий, стоял адмирал Осман-паша. Превосходный метеоролог, автор нескольких печатных трудов, он знал, что последует за робким движением по голубой глади тающих, нежных облаков, то вытягивающихся в долгие полосы, то истончающихся и расплывающихся на части. Шут Пезавенг дурачился, смешил бомбардиров и мачтовых матросов. Он научил их трем русским словам: «Сдавайся! Опускай паруса!» Бомбардиры и мачтовые горланили. И, даже не зная хорошо русского, можно было догадываться, как они коверкали их. Орлиный клекот выдавливало горло каждого бомбардира, каждого мачтового. Шут, услышав грозное: «Сдавайся!» - валился в ужасе на палубу, катался по ней, переваливаясь с боку на бок. Подымался на колени и жалобно, как побитая собака, скулил, вымаливая у них пощады.

Палуба содрогалась от хохота, как от артиллерийских залпов. Осман-паша благодушествовал, разрешая веселье. Чем же заниматься бомбардирам, заждавшимся работы?

Бриг не казался Осман-паше ничтожным трофеем, как в сердцах думал капитан-лейтенант Казарский. Ни Казарский, никто на «Меркурии», никто на Черноморском флоте пока не знал, что двумя днями раньше на долготе Пендераклии Осман-паша взял в плен русский корабль. Теперь пленный корабль в сопровождении фрегата и брига с турецким рулевыми на корме и русскими моряками в трюмах - они там, как бараны, битком - идет к Босфору. Утром он встанет на стамбульском рейде. Проснувшись, Махмуд II, не веря глазам, протрет их и раз, и два, всматриваясь в новый корабль, пополнивший флот Порты, как в наваждение. Если удастся взять в плен еще и этот бриг, погоня за которым идет с рассвета, флот Порты пополнится двумя единицами. С избытком довольно, чтобы погасить гнев султана!

- Пезавенг! - благодушно проговорил Осман-паша. - Как там русские говорят про беду?

- Беда одна не ходит, господин. Так они говорят.

- Удача, Пезавенг, удача одна не ходит! - поправил Осман-паша.

Пусть не только уши шута, но и уши матросов услышат слова мудреца.

Опытный стратег, адмирал благодарил аллаха за то, что тот дал возможность поберечь турецкие корабли. Он не чувствовал себя ни «шакалом», как в гневе назвал его лейтенант Новосильский, ни «позорником», как, презирая и негодуя, поручик Прокофьев. Он был просто верным слугой султана и сыном своей страны. Он, не колеблясь, выбрал для погони слабую цель, - бриг. Адмирал не намерен был вести сражение, хотя и на борту «Селимие» уже высились пирамиды ядер у пушек и, уже намоченные, лежали мокрые брезентовые полотнища. Он не хотел терять ни одного матроса, ни одной реи, ни одной стеньги, ни одного каната. Он хотел, как и два дня назад, взять корабль без боя. Прийти в Стамбул и продолжать начатые реформы. Пусть верфи строят новые суда. Пусть английские и французские наемники обучают турецких офицеров и матросов, пусть на корабли Порты придет единообразие формы и подчинение дисциплине. Тогда горячая кровь турка, его острый, уверенный взгляд, его страсть, его вера, что именно он избранник аллаха, превратит янычара в лучшего в мире моряка. Время, когда флот Османской империи сойдется в сражении с русским флотом и за все отомстит, - за Наварин, за Анапу, за Варну, за Пендераклию, - впереди. Воины Магомета умеют ждать.

Капудан- паша поднял трубу к глазам. Как торопится удрать этот клопик, бриг! Словно надеется улепетнуть, выскользнуть из-под огромного и страшного для него ногтя! Как забавен он в этой своей надежде!

Слаженно выстреливают с обоих бортов брига перья весел.

На бриге гребут.

Гребцы там отменные!

Гребите, гребите, султану Махмуду нужны гребцы, закованные в цепи.

Осман- паша представлял, как русских поведут по улицам Стамбула. В памяти встало прозрачное утро, словно созданное для намаза, неспешности и погружения в себя. А он и Ахмет-паша -желто-зеленый, едва передвигающий ноги после сердечного приступа - пробивают себе коридор в толпе. Толпа воспалена ненавистью. Готова закидать обоих камнями. Живых, разорвать на части. Воспоминание ужалило. «О, подлая чернь, ты на мою голову выпрашивала гнев аллаха? А аллах вон на кого обрушил гнев! Собаки! Пусть в ваших глотках застрянет эта кость, которую я вам бросаю, - русские!»