Ветры Босфора - страница 53
Казарский собрал военный совет. Пять офицеров стояли на шканцах.
- Я собрал вас, - проговорил Казарский, - чтобы выслушать ваше мнение, господа!
По давней флотской традиции на военных советах в критических обстоятельствах первым получал слово младший по званию. Смерть уравнивает всех, не разбираясь в чинах. Перед лицом смерти флот был традиционно демократичным.
На «Меркурии» младшим по званию считался штурман Прокофьев.
«Вот судьба!» - вознегодовал про себя Казарский, взглянув на Ивана Петровича, человека зрелого возраста, самого старшего из всех пятерых. Прокофьев плавал на Черном море с самого 1807-го года, когда поступил в штурманское училище. К нынешнему званию шел трудно, - как все штурмана. Был помощником штурмана унтер-офицерского чина. Потом штурманским помощником 14-го класса. В двадцать седьмом году отличился при снятии с мели транспорта «Ревнитель», стал штурманом 12-го класса и получил звание поручика. Он моряк, настоящий моряк, знающий море, его повадки, его характер. Но он - поручик.
У него армейское звание и армейские серебряные эполеты. И потому семнадцатилетний мичман Притупов, которому еще предстоит стать моряком, - по званию старше. «Как государь терпит такую несправедливость!» - подумал Казарский. Вслух сказал:
- Вам слово, Иван Петрович!
Костистое, грубое, сильной вырубки лицо штурмана пошло пятнами гнева.
- Чего говорить-то? Выбор у нас, господа, невелик: либо гибель - либо плен. По мне так лучше гибель, чем плен.
Штурман повернул голову, взглянул за корму, вдаль. Туда, где утесами высились два вражеских корабля. В них рок, от которого не уйти. Штурман профессиональным взглядом все же скользнул по облакам. Приметил, ветер уже просыпается, шевелит верхние паруса «адмиралов». Ощущение бессилия, сковавшее душу Ивана Петровича, мгновенно сменилось всплеском ярости.
- Я вам, господа, - воскликнул штурман, - вот что скажу. Этот капудан-паша - подлец! И не махонький такой озорничок, а полный и форменный подлец! И мы ему - легкая добыча. Он хочет взять нас непотрошенными. А уж раз так, надо драться до последнего! А как невозможно станет, свалиться с тем кораблем, с которым сподручнее будет свалиться, и взорваться! Нам в живых не быть, а и капудан-пашу, подлого, в живых не оставим!
Злой свет горел в его гневных глазах. И огонек этот подпалил изнутри лица остальных офицеров. Люди чести и долга, они сердцем приняли предложение штурмана. Казарский представил мгновение, - «Меркурий» в дыму и огне сражения - подходит к «Селимие». Маленький, «сваливается» бортом с исполином. Верховный адмирал Порты в последний момент разгадывает замысел. Поздно! Бриг взорвался - летят к небу обломки бортов. Вспыхивают паруса «Селимие». Огонь лижет мачты, палубу. Быстро добегает до люка крюйт-камеры. Оглушающий взрыв, способный заглушить гром небесный, и - конец турецкому флагману. Не сладко будет верховному адмиралу Порты в его последнюю минуту! Наводивший ужас - да ужаснется. Оставленный своим аллахом, проклянет себя, с легкой душой начавшего преследование. У команды «Меркурия» нет выбора. Выжить - Богом не суждено. Но господь оставляет человеку несравненное право иного выбора: смерть человек всегда может выбрать сам! Прав штурман! Надо драться до последнего!
Кивнул Скарятин, душой согласившись со штурманом.
Кивнул Новосильский, душой согласившись со штурманом.
Кивнул юный Притупов, в минуту последнего выбора переступив через себя, через такое сильное желание молодой плоти - жить. Невольные, горячие слезы проступили у него на глазах. И он устыдился того, что один из всех не справился с ними.
- Так тому и быть! - голосом, полным холодной решимости, проговорил Казарский. Вынул из-за пояса свой пистолет; тяжелый пистолет работы хорошего оружейника. - Я кладу заряженный пистолет на люк крюйт-камеры. Тот, кто останется живым последним, стреляет в порох.
Офицеры разошлись по местам. Казарский пошел по палубе, останавливаясь возле каждой карронады. Он мог бы переговорить сразу со всеми бомбардирами правого борта, а потом со всеми бомбардирами левого борта. Но он не хотел говорить с толпой. Он хотел взглянуть в глаза каждому матросу и дать каждому из них посмотреть в свои глаза.