Виллу-филателист - страница 32
— Ли! — крикнул кто-то.
— Очень короткое! — решил другой.
— Так легко не отделаешься! — закричал третий.
— Маре! Подходит? Четыре буквы! — посоветовал четвертый.
Еще чего, Маре! Она же всю эту кашу и заварила!
— Нет уж! — зло крикнул я.
Прижал ножичек к руке. Прижал сильнее и резанул… еще, еще и еще раз…
На загорелой коже остались кровоточащие черточки. Из них можно было прочесть — Тийна. Почему именно это имя пришло мне в голову, я и по сегодня не могу сказать.
— Урааа! — закричали вокруг меня.
— Гип-гип ура!
— Вах-вах-ва!
— Настоящий мужик!
И тут ребята подняли меня на свои плечи. И стали носить меня по берегу, как какого-нибудь идола, с целой оравой кричащих и прыгающих поклонников следом.
Наконец я снова ощутил под ногами землю.
Запястье щипало, и я вдруг ужасно разозлился на себя. Что за дурость выкидывает человек.
Тут кто-то крикнул:
— Тийна. Слушай, Тинтсик! Что ты там сидишь! Твое имя навечно записано кровью на руке юного бесстрашного рыцаря! Приди и успокой наконец страдания его тела и души!
Я огляделся: кому это говорят.
Оказалось, что Тийна и есть та самая белобрысая девчонка, которая высмеяла мой спасательный порыв. Она сидела в сторонке и была, пожалуй, единственной, кого не увлекло ношение идола.
Тут она вскочила. Подошла, схватила меня за запястье, прочитала кровавые черточки и отбросила руку к моему боку.
— Я не знал, что тебя зовут Тийна, — сказал я смущенно, — честно, не знал!
Она посмотрела на меня. Прищурила глаза, будто взвешивая мои слова.
Я преодолел смущение и, паясничая, сказал:
— Это был перст судьбы!
Тийна усмехнулась и сказала:
— Надо продезинфицировать.
— Да ну еще… — махнул я рукой.
— Не дури! — отрезала Тийна. — Кто сходит к медсестре и принесет бинт и риванол?
Двое мальчишек бросились к лагерю. За ними побрела и Маре. До конца смены я оставался для нее пустым местом.
Тийна перевязала мне руку. В лагере соврали, что у меня пустяковая царапина, упал на куст.
Вечером Тийна позвала меня погулять. Мы лазали по прибрежным зарослям, сидели на мостике, опустив в воду ноги. Вернувшись на костровую площадку, Тийна сказала:
— Ты балда, как все мальчишки… Но только немножко…
Не закончив фразу, она побежала к остальным.
В конце лагерной смены мы обменялись адресами. Оказалось, что Тийна живет от меня через два переулка в новом большом блочном доме и ходит в новую школу нового микрорайона.
Так мы и встретились опять в городе. И я начал вести свой счет: сколько раз там-то и сколько раз там-то.
Все шло прекрасно до одного субботнего вечера.
Мы опять возвращались с катка. Коньки, связанные шнурками, — через плечо. И у Тийны были гаги. Она каталась на них на удивление уверенно и быстро. Хоть записывай в хоккейную команду нападающим!
Мы шли по городу. Поглядывали на чужие окна. Скользили по льду канавок. Грызли «Золотой ключик», конфетки слипшиеся с оберткой в заднем кармане моих брюк.
В кругу света под фонарями метались одинокие снежинки. Ветви деревьев были белыми и казались мягкими. С них было так хорошо стряхивать снег Тийне за шиворот. Светящиеся лучи автомобильных фар отражались в окнах и выхватывали на мгновения идущих по темной дороге людей.
Вечер выглядел по-киношному красиво и немного загадочно.
Тийна спросила:
— Ты что завтра делаешь?
Я не хотел говорить, что мы с отцом собирались убирать в подвале.
Я как раз заметил длинную полоску льда в канавке. Он подвернулся словно на заказ. Пока разгонялся и катился, у меня было немного времени, чтобы найти вымученный ответ.
— То же, что и ты! — сказал я галантно.
— Вряд ли! Я буду гладить и штопать!
Я уже пожалел, что не осмелился сказать об уборке подвала.
— Приходи к вечеру к нам! — сказала Тийна столь неожиданно и просто, что это меня немного смутило.
— Зачем? — не думая, спросил я.
Но Тийна не обиделась.
— У нас много диапозитивов. Мы с папой любители художественной фотографии! Некоторые снимки довольно хорошие, можно и другим показать.
— Добро, приду! — скрывая свою радость, пробурчал я.
Хотел спросить еще что-нибудь подходящее и стал как раз думать, что именно, потому что я не особо разбирался в фотографии, как вдруг увидел в отдалении под фонарем четырех парней.