Виза - страница 12

стр.

я подставляю другое.


Чу, колокольчик в ночи загремел.

Кто гоношит по грязи там?

Тянет безропотный русский размер

бричку с худым реквизитом.


Певчее горло дерёт табачок.

В воздухе пахнет аптечкой.

Как увлечён суходрочкой сверчок

за крематорскою печкой!


А из трубы идиллический дым

(прямо на детский нагрудник).

"Этак и вправду умрёшь молодым», —

вслух сокрушается путник.


Так себе песнь небольшим тиражом.

Жидкие aплодисменты.

Плеск подступающих к горлу с ножом

Яузы, Леты и Бренты.


Голос над степью, наплаканный всласть,

где они, пеший и конный?

Или выходит гримасами страсть

Под баритон граммофонный?


(1992)


* * *


А мы, Георгия Иванова

ученики не первый класс,

с утра рубля искали рваного,

а он искал сердешных нас.


Ну, встретились. Теперь на Бронную.

Там, за стеклянными дверьми,

цитату выпали коронную,

сто грамм с достоинством прими.


Стаканчик бросовый, пластмассовый

не устоит пустым никак.

— Об Ариостовой и Тассовой

не надо дуру гнать, чувак.


О Тассовой и Ариостовой

преподавателю блесни.

Полжизни в Гомеле навёрстывай,

ложись на сессии костьми.


А мы — Георгия Иванова,

а мы — за Бога и царя

из лакированного наново

пластмассового стопаря.


...Когда же это было, Господи?

До Твоего явленья нам

на каждом постере и простыне

по всем углам и сторонам.


Ещё до бело-сине-красного,

ещё в зачётных книжках «уд»,

ещё до капитала частного. —

Не ври. Так долго не живут.


Довольно горечи и мелочи.

Созвучий плоских и чужих.

Мы не с Тверского — с Бронной неучи.

Не надо дуру гнать, мужик.


Открыть тебе секрет с отсрочкою

на кругосветный перелёт?

Мы проиграли с первой строчкою.

Там слов порядок был не тот.


(1994)


* * *


В какой бы пух и прах он нынче ни рядился.

Под мрамор, под орех...

Я город разлюбил, в котором я родился.

Наверно, это грех.


На зеркало пенять — не отрицаю — неча.

И неча толковать.

Не жалобясь, не злясь, не плача, не переча,

вещички паковать.


Ты «зеркало» сказал, ты перепутал что-то.

Проточная вода.

Проточная вода с казённого учета

бежит, как ото льда.


Ей тошно поддавать всем этим гидрам, домнам

и рвётся из клешней.

А отражать в себе страдальца с ликом томным

ей во сто крат тошней.


Другого подавай, а этот... этот спёкся.

Ей хочется балов.

Шампанского, интриг, кокоса, а не кокса.

И музыки без слов.


Ну что же, добрый путь, живи в ином пейзаже

легко и кочево.

И я на последях па зимней распродаже

заначил кой-чего.


Нам больше не носить обносков живописных,

вельвет и габардин.

Предание огню предписано па тризнах.

И мы ль не предадим?


В огне чадит тряпьё и лопается тара.

Товарищ, костровой,

поярче разведи, чтоб нам оно предстало

с прощальной остротой.


Всё прошлое, и вся в окурках и отходах,

лилейных лепестках,

на водах рожениц и на запретных водах,

кисельных берегах,


закрученная жизнь. Как бритва на резинке.

И что нам наколоть

па память, на помин... Кончаются поминки.

Довольно чушь молоть.


(1993)


* * *


1


Для густых бровей,

как шутил отец,

ты кормила меня икрой.

Заточи мой слух,

расплети крестец

и небольно глаза закрой.


Я дышал в тебе,

продышал пятно

и увиденным был прельщён.

Да гори оно,

воскресай оно

хоть из пепла, а я при чём?


2


Не орла, не решку метнём в сердцах,

не колоду, смешав, сдадим.

А билет воздушный о двух концах,

потяни на себя один.


Беглецу по вкусу и тень шпалер,

и блескучий базар-вокзал.

Как об этом смачно сказал Бодлер —

мне приятель пересказал.


3


Был я твой студент,

был я твой помреж,

симулянт сумасшедший был.

Надорви мой голос,

язык подрежь,

что ещё попросить забыл?


Покачусь шаром, самому смешно.

Чёрной точкой наоборот,

что никак не вырастет ни во что,

приближаясь. И жуть берёт.


(1994)


* * *


N.


Повисает рука, отмирает моя голова.

И с похмелья в глазах темно. Похмелюсь — темно.

Ты не любишь меня, ты не знаешь, как ты права.

Но... А впрочем, какое нам остаётся «но»?


Принадлежность постельную можно в ночи кусать.

Можно чиркнуть лезвием — выйдет ни то ни сё.

Можно бросить всё. Но не стоит всего бросать.

Надо что-то оставить. А значит, оставить всё.


Вот потому и славится в вышних, иных мирах.

Переплетаясь в объятиях, как бы в мирах иных,

помнили и в беспамятстве, кто мы такие — прах.

И восклицали Господи! на языках земных.


(1994)

 

Телемахида


Телемак Эвхарису встречает в пути.

Свой корабль он сжигает дотла.