Воспоминания - страница 26

На Рождестве побывала я у Краузе. Там было грустно и тревожно: сын К. П. был призван в армию и уже находился на фронте. Перед тем работал он ассистентом по физике у своего отца. Теперь эта вакансия освободилась, и К. П. спросил меня, не хочу ли я занять ее. Прибавил, что приходится Сельскохозяйственному институту переезжать в свое подсобное хозяйство Миловку на другом берегу р. Белой, так как большое здание института надо уступить эвакуированным с фронта учреждениям. Для нас с мамой это было хорошим выходом из многих затруднений, тем более, что мало было надежды остаться в городе. Женю уже назначили в числе многих других к переезду в далекий район. А К. П. предложил переехать совсем недалеко от Уфы и в образцовое хозяйство. Я согласилась, и с 14.IV меня зачислили лаборантом в Сельскохозяйственный институт. Сперва переехала в Миловку одна. Жила вначале в самом физическом кабинете. Тут произошла неприятность: после первомайского торжества кто-то из студентов неосторожно бросил папиросу в угол залы, соседней с физическим кабинетом. Ночью что-то затлело там, и я проснулась от едкого дыма. Выйти через зал и наружную дверь было невозможно. Пришлось мне вылезти через свое окно и бежать к корпусу, где жили педагоги. Краузе был в Уфе, а остальные быстро примчались с противогазами — химики особенно боялись за свои взрывчатые вещества. Потушили довольно быстро. Началось потом следствие по этому делу, но меня даже не пригласили на беседу, так как я и на вечеринке накануне не была, и вовремя успела сообщить о пожаре. Работать здесь оказалось гораздо легче и интереснее, чем в Техжирпроме. Вскоре после моего приезда в Миловку разлилась река Белая, и добираться из Уфы было трудно. Пожилой проф. Краузе поручил мне замещать его — проводить занятия по физике с подготовительной к I курсу группой. Это были все беженцы из западных наших областей — из Львова и других городов, многие без родителей, убитых или потерявшихся при эвакуации. У меня наладились с ними неплохие отношения. Всей группой они даже вскопали мне огородик. Питание в столовой было хорошее, с фермы полагался литр молока. Мама продолжала пока жить в Уфе. Я поехала за ней и заодно ликвидировать по просьбе уехавшей Жени остатки ее имущества — книги и ее записки взяла себе, остальное подарила хозяевам. 3.VIII перевезла я маму и все наше имущество в Миловку, наняла пока комнату в деревне. Обедали обе в студенческой столовой, или в рощице около нее, в плохую погоду носила я обед в деревню. Осенью собрали для меня богатый урожай картофеля с отведенного мне участка (за каждое десятое ведро), и я торжественно подъехала на возу с картофелем — у нас с мамой никогда еще не бывало такого богатства. В октябре повысили меня в должности, и я стала именоваться ассистентом и получать зарплаты чуть больше прежнего. Дали нам и комнату в одном из зданий института, против столовой. Это было удобно по близости к месту работы. Было у меня еще и несколько уроков в сельской школе — времени на это теперь хватало. Казалось бы, все было относительно хорошо.

Новый год начался тревожно. Проснувшись ночью, я увидела в наше окошечко все «в розовом свете». Кое-как одевшись, выскочила из нашего барака и остолбенела: весь второй этаж здания столовой пылал, как костер. Между нашим жилищем и пожаром было расстояние метров 15, но на этом пространстве росли высокие деревья, которые легко могли загореться. Пришлось предупредить сонную маму, чтобы она на всякий случай оделась для выхода из жилища. Ей было уже почти 80 лет (без одного месяца). Наконец, появилась долгожданная пожарная машина, и огонь пошел на убыль. Потом были слухи, что причиной пожара был поджог с целью скрыть крупное воровство денежных средств в ожидании ревизии. Будто документы хранились во 2 этаже, где была и библиотека.

Все они с книгами сгорели, жаль было хорошую библиотеку.

После этого пережитого страха жизнь пошла обычным порядком, но летом мы узнали много горестного: в Ленинграде скончалось много наших друзей, в том числе С. А. Жебелев со всей семьей и другие. В районе умерла мой верный друг Женя Смирнова. На фронте убит мой двоюродный брат Степ. Ив. Морозов. Но на фронте дела наши пошли лучше, и осенью уже был решен вопрос о возвращении Сельскохозяйственного института в Уфу, так как помещение его было освобождено. Тут поднялся вопрос и обо мне. Но ни желание проф. Краузе видеть меня у себя ассистентом и в Уфе (сын его был убит), ни просьбы студентов, ко мне уже привыкших, не помогли: прописать меня в Уфе не обещали, и пришлось мне, в числе немногих, остаться в Миловке. Мне дали должность наблюдателя на метеорологической станции и право питаться в столовой подсобного хозяйства. Советовали похлопотать об ученом пайке, но теперь для этого надо было защитить диссертацию. Этот совет подтолкнул меня написать в Алма-Ату к переехавшим туда астрономам Г. А. Тихову и В. Г. Фесенкову с просьбой прислать мне трубочный фотометр или другой простой прибор, с которым я могла бы производить наблюдения, чтобы закончить начатые мои работы по сумеркам. Ответ пришел очень быстро и совершенно неожиданный: мне предлагали написать заявление о моем желании поступить в Казахский филиал АН СССР в качестве научного сотрудника, а выхлопотать разрешение на переезд обещали сами, через Академию наук. Конечно, лучшего я ничего и не желала. Даже мама, не очень любившая переезды (понятно — в 80 лет), стала мечтать о встрече с друзьями Тиховыми. Но до переезда надо было перенести еще много горестей.