Воспоминания - страница 8

К весне мы все основательно устали и изголодались (конина была большой редкостью). По примеру знакомых попытался папа раз поехать в окрестные деревни поменять некоторые вещи на муку, но ничего из этого не получилось, только его чуть не вытолкнули в пути из теплушки ехавшие в ней мешочники; устал, простудился и заболел желудком. Пришлось положить его в больницу Марии Магдалины на 1-й линии Васильевского острова, где он немного окреп, отлежавшись. Питался в больнице, и я еще приносила ему его порцию супа из I Реального училища. Но это было лишь временное подкрепление. Надо было что-то предпринимать. Дачка-сарай в Луге была национализирована, и мебель оттуда вывезена. Поэтому я охотно согласилась, когда в училище мне предложили поехать в детскую колонию близ Любани воспитательницей на летнее время, а может быть, остаться там и на зиму. Ребятишек вывозили из Петрограда вследствие продовольственных затруднений, и училище на станции Любань и в ее окрестностях организовало несколько детских колоний. В Институте имени Лесгафта мое начальство не возражало против моей отлучки на летнее время. Мне поручили человек 30 детей младших классов на вокзале и обещали, что в Любани нас встретит представитель колонии с подводами для доставки нас в филиал за 18 км от железной дороги. Однако никто нас не встретил. После многих волнений и хлопот нам дали несколько подвод и одного кучера, так что некоторые мальчики получили удовольствие править лошадью, и мы двинулись к месту назначения. Заведующая отделением, средних лет женщина, удивилась нашему приезду — оказалось, что в колонии совершенно забыли о нашем приезде в этот день. Такое начало не обещало ничего хорошего. Меня беспокоило и то, что по уговору с училищем должны были приехать сюда и мои родители. Через несколько дней появились и они, сняли комнату в деревне, а питаться 3 раза в день приходили к нам. Это было довольно трудно — шагать в любую погоду и видеть косые взгляды заведующей и невежливость ребятишек: если некоторые из них вставали, чтобы уступить папе свое место, то заведующая запрещала им это. Мама старалась внести свою долю труда, обучала их хоровому пению, аккомпанируя на пианино, но они дразнили ее, называли «ква-ква-ква» (есть детская песня — «Вот лягушка по дорожке скачет, вытянувши ножки» — с таким припевом). Мне приходилось дежурить круглосуточно в общежитии у девочек без выходных дней. Относились девочки ко мне неплохо, но большой близости не было. Неосторожно я выкупалась раза два в стоячем пруду при заходе солнца и сильно заболела.

Кроме общей простуды у меня появилось много нарывов на ногах, так что я совсем не могла ходить. Мама стала настаивать на том, что пора отсюда уезжать. Хотя заведующая очень уговаривала меня остаться на зиму: «Ну, как Вы прокормите в городе своих родителей?!», — я все же решила ехать: и полечиться, и вернуться снова к прерванной научной работе. Ведь я же все-таки старший научный сотрудник и должна еще готовиться к магистерским экзаменам.

В. Ж. К. были слиты с университетом («Трепетун» с «Перпетуном», т. е. III-й Петроградский университет с I-ым). Аспирантуру надо было продолжать уже в этом объединенном учреждении. Наш научный руководитель по астрономии на В. Ж. К. А. А. Иванов был назначен директором Пулковской обсерватории. Он делал попытки оживить научное общение между сотрудниками. Наблюдения велись по инерции строго по выработанным программам, но поднять маститых ученых на доклады оказалось трудным: мысли были заняты огородами на своих участках и беспокойством в связи с общим положением в стране. Юденич подошел уже совсем близко к Пулковским высотам. «Если отказываетесь делать доклады все вы», — обратился к своим подчиненным новый директор, — «тогда я приглашу докладчика из города!». И пригласил… меня, начинающего еще астронома, девчонку, которая недавно экзаменовалась у этих пулковских знаменитостей (А. А. Белопольского, С. К. Костинского и др.) И милые пулковцы, ничуть не обидевшись, все собрались к назначенному часу слушать мой лепет