Воспоминания - страница 9

. Но прежде скажу, как трудно было мне попасть в Пулково. Выехать из Петрограда можно было только по командировке учреждения, заверенной в райисполкоме, о чем делалась пометка в трудовой книжке. Но незадолго перед тем я была в Пулкове, и это было отмечено. Когда я явилась накануне доклада снова в исполком, на меня прикрикнули: «Значит, это тебе одной надо ездить за продуктами, а другие пусть голодают?!», и разрешения не дали… Что делать? А доклад в Пулкове уже назначен. Я пришла домой, надела другое пальто, надвинула на глаза шапку и снова пошла в ту же комнату, но стала в очередь к другому дежурному. По счастью, он с кем-то заговорился и пришлепнул мне печать без особенного внимания. В Пулкове я стояла перед ученым собранием с большим чувством неловкости, но слушали все так внимательно, смотрели ласково, вопросы задавали так серьезно, что я совсем ободрилась. Вдруг раздался пушечный выстрел… Некоторые встали, чтобы узнать, в чем дело. Оказалось, что военные действия происходят уже совсем близко. Ехать в этот день домой было уже темно, я осталась ночевать, как обычно, у милых Тиховых. Жена Г. А. Людмила Евграфовна, угощая пирогом из «картофельного теста» с морковной начинкой, промолвила: «Нам бы очень хотелось, дорогая Ниночка, чтобы Вы погостили у нас еще несколько дней, но боимся задерживать Вас, а то мама с папой будут о Вас беспокоиться. Завтра утром обсерваторская лошадка довезет Вас до станции». Действительно, еще успела довезти, хотя кругом уже видны были пожары селений и слышалась стрельба. В Петрограде рыли окопы даже на центральных улицах. Мои успехи развили во мне большую самоуверенность. Никто, собственно, не торопил меня с магистерскими экзаменами. Всем было тогда не до меня. И надо было бы мне спокойно получать свою стипендию. Но мне это казалось нечестным. Хотелось во что бы то ни стало сдать хоть один экзамен. Прочитала я все добросовестно, но разве мыслимо запомнить выводы всех доказательств в многотомном курсе? Да я еще и качалась от голода. Папа снова заболел и лежал в той же больнице, где был весной. Мы с мамой ютились в одной комнате, отапливались «буржуйкой», а в других комнатах было ледяное царство с замерзшими фикусами высотою до потолка. Можно ли было как следует сосредоточиться? Но я рискнула, 13 декабря был экзамен по механике, который я сдала только на «удовлетворительно». И по совести, большей отметки я и не заслуживала. Теперь предстояли еще экзамены по математике и самый ответственный — по астрономии.

К новому 1920 году папа сделал нам трогательный подарок — от своего больничного рациона сэкономил для меня и мамы по кусочку пиленого сахара. Чувствовал он большую слабость, но бодрился и уверял, что ему лучше. Мы навещали его довольно часто, но в последние дни 1919 г. несколько дней у него не были. На Рождество пошли поздравить, но в больнице его не оказалось, и нам объяснили, что дня два назад его и некоторых других больных перевезли в другую, Покровскую больницу.

Это было довольно далеко, и в этот день мы не поехали разыскивать папу на новом месте. Отправились на другой день, 8 января. Узнали, в какую палату его поместили, вошли туда, и больные сразу нам сообщили, что он вчера скончался. По-видимому, он простудился после переезда в трамвае, который долго стоял на каком-то перекрестке, а мороз был сильный. Мы нашли его среди других покойников, раздетого, с номерком на ноге. Выражение лица было мирное и спокойное. Предстояло много хлопот. Место на Смоленском кладбище у отца было внутри ограды, где была похоронена тетя моя Мария Даниловна Башилова. За рытье могилы надо было расплачиваться хлебом, и мы должны были отдать свой двухдневный паек. При большой смертности в городе отпевать отдельно духовенство не имело возможности, и мы согласились на общее отпевание. Обмыть и одеть к следующему утру нам обещали в больнице. И вот настало это памятное утро. Был лютый мороз, ясно; ярко светила Венера. Мы шли по пустынным еще улицам. Главным было горе, сознание своей вины перед папой, что были часто к нему невнимательны, и никогда не сможем теперь загладить это. Гроб везла из больницы на кладбище какая-то лошадка. Подвезли гроб к храму Смоленской иконы Божьей Матери. Трудно описать, что мы здесь увидели. Храм был полон открытых гробов, около каждого стояла свеча; гробов было так много справа и слева от нашего, что свечи образовали светлую дорожку, как будто от отражения во множестве зеркал. В этом зрелище была какая-то умилительная и трогательная красота. Наше личное горе растворилось в этой скорби множества присутствовавших здесь людей, хотя и совершенно нам незнакомых.