Восстание Болотникова 1606–1607 - страница 37

В этой обстановке решение Боярской думы — послать против Хлопка воевод «с многою ратью» — является вполне закономерным и понятным. Своевременность его, с точки зрения защиты интересов феодалов, показала борьба между Хлопком и ратью Ивана Басманова. Ценнейшей деталью рассказа «Нового Летописца» об этой битве является указание о том, что она произошла «близ Москвы». Сражение между восставшими холопами и царскими воеводами, развернувшееся в самом центре Русского государства, у стен его столицы, должно было оказать огромное воздействие на всю страну, независимо от исхода этого сражения[176].

Ожесточенность борьбы и геройство, проявленные в ней Хлопком и его товарищами, бившимися не на жизнь, а на смерть, — вот те основные черты, которые сохранил в своем рассказе о битве под Москвой «Новый Летописец».

Мы уже отмечали выше, что сопоставление версий «Нового Летописца» и Исаака Массы о походе Ивана Басманова подрывает доверие к рассказу «Нового Летописца» в этой его части. Официальный документ — запись в разрядной книге — не дает возможности разобраться в противоречивых показаниях источников и лишь кратко указывает, что «Иван Басманов тово лета на службе не был: тово лета Ивана Басманова убили разбойники»[177]. Но для общей характеристики восстания Хлопка подробности похода Ивана Басманова в конце концов являются лишь деталью, ничего не меняющей в общей картине этого движения. Гораздо существеннее другое сообщение «Нового Летописца» — о расправе с участниками восстания. Заключительная фраза рассказа «Нового Летописца» о том, что те участники восстания, которых не удалось захватить вместе с Хлопком в плен, «уйдоша на Украину и тамо их всех воров поимаша и повелеша перевешать», содержит в себе (хотя и в тенденциозном освещении) признание того факта, что участники восстания Хлопка бежали после разгрома движения в Украинные города, т. е. именно туда, куда обычно бежали все недовольные элементы. Что же касается утверждения летописца о том, что все бежавшие были схвачены и перевешаны, то еще С. Ф. Платонов указал, что «можно сомневаться в справедливости (этих) слов летописи»[178]. И восстание Болотникова, вспыхнувшее именно в Украинных городах, лучше всяких других доказательств опровергает благочестивый конец летописной истории о Хлопке.

Мы ничего не знаем о личности вождя восстания. Все, что можно сказать о Хлопке, — это то, что этимология его прозвища (Хлопа, Хлопко) ведет нас к той самой социальной группе, которая и составляет круг участников восстания Хлопка: к холопам, из среды которых, по-видимому, и вышел отважный вождь восстания 1603 г.

Присвоение Хлопку прозвища «Косолап» большинством историков (вплоть до учебника по истории СССР для средней школы, под редакцией А. М. Панкратовой) не имеет опоры в источниках и представляет собой хотя и остроумную, но ошибочную гипотезу Карамзина[179], отнесшего к Хлопку найденную им запись в Архивской переписной книге Посольского приказа 1614 г.: «Столп 112 году о задорех и о разбойникех, о Косолапе с товарищи»[180]. На отождествление Косолапа с Хлопком натолкнуло Карамзина, по-видимому, хронологическое совпадение даты «столпа» о Косолапе — «112 г.», т. е. 1603–1604 г., с временем восстания Хлопка — 1603 г. От внимания Карамзина, однако, ускользнуло то, что в той же самой Переписной книге 1614 г. имеется еще одна запись о Косолапе. Запись эта гласит: «Столп 106-го году о разбойнике о Карпунке Косолапе с товарыщи, которые побили торговых свейских немец»[181]. Открытие этой записи полностью устраняет возможность относить прозвище «Косолап» к Хлопку. Вместе с тем она объясняет и ту запись о Косолапе, которую ввел в оборот Карамзин. Очевидно, инцидент с ограблением шайкой Карпуньки Косолапа шведских купцов продолжал быть предметом дипломатической переписки между Россией и Швецией с 1598 г. (106) до 1604 г. (112). Инцидент этот трактовался в плане «задоров», как на тогдашнем дипломатическом языке назывались всякого рода пограничные инциденты[182]. Таким образом, «столп о Косолапе» не имеет никакого отношения к Хлопку.