Восточные узоры - страница 61

— Что нового приготовил для меня хаджи Хусейн?

Он молча встал со стульчика, и, спустившись по крутой лесенке еще глубже, во второй подвал, где у него^были свалены ждущие ремонта кувшины и турецкие пищали, вынес инкрустированную перламутром шкатулку и царственным жестом выбросил из нее на неглубокое чеканное блюдо десятка два-три потемневших серебряных монет,

— Динары Харуна ар-Рашида!

Беру в руки тонкие потемневшие от времени серебряные монеты, на которых с трудом можно разобрать по краю слова: ”Выбито в Городе мира в 179 году хиджры” и в центре: ”Рашид”.

Всего в Багдаде правили 39 аббасидских халифов, которые чеканили свои монеты. Из всех аббасидских халифов самый известный, конечно, Харун ар-Рашид, правивший Аббасидским халифатом с 786 по 809 год. Увлекательные сказки ”Тысячи и одной ночи”, в которых он всегда — изображался как мудрый, добрый и щедрый правитель, способствовали тому, что этот жестокий деспот и тиран в жизни был окружен после своей смерти ореолом незаслуженной славы. Отец Харуна ар-Рашида, халиф Махди, завещал власть старшему сыну Хади. Но мать предпочла младшего — Харуна, прозванного Рашидом — Правосудным. Ее рабыни задушили подушками Хади, а министр двора — визирь — приказал провозгласить халифом Харуна. Став правителем, Харун, как свидетельствуют историки, не оценил поступка своего визиря и приказал казнить его после 17 лет безупречной службы. Во время правления Харуна ар-Рашида впервые на пирах стал присутствовать палач с кожаной подушкой, на которой он по легкому кивку халифа прямо на пиру сносил голову с плеч неугодному вельможе.

Вместе с хаджи Хусейном я как-то отправился в соседний переулок познакомиться с работой мастеров, делающих декоративные тарелки. В лавке Хасана Джафара Абу Тураба вся стена сплошь увешана такими тарелками всевозможных размеров. Большинство орнаментов сделано по персидским мотивам. Здесь и тонконогие газели, пасущиеся в зарослях фантастических кустов, и журавли в камышах, и полуобнаженные с миндалевидными глазами красавицы, возлежащие на подушках, и мусульманские рыцари в чалмах со страусиными перьями. В тесном подвале старинного дома на деревянном чурбане мастера выбивают на листе меди рельефные узоры. Каждая тарелка непохожа на другую, так как мастер при работе импровизирует, не имея заранее заготовленного трафарета. Тарелки делают из латуни или красной меди, закупаемой за границей, иногда — из жести. В последнем случае тарелки покрывают в гальванической ванне тонким слоем меди.

Выйдя на улицу из лавки Хасана, я оказался прямо перед кофейней, слева увидел голубой купол Мирджан-хана — постоялый двор, построенный во второй половине XIV века, справа от меня шла улица халифа Мустансира, представлявшая собой сплошной ряд магазинов, где продавали косметику, кружева, предметы женского туалета. Поэтому иногда в обиходе ее называли ”леди стрит”, т. е. ”женская улица”. Метров через сто на моем пути встретилась турецкая баня. На пороге ее дверей, из* которых тянуло сыростью, сидел толстый банщик — ”далляк”. Этой профессией обычно не гордятся, поскольку по традиции специальности банщика и мясника считаются нечистыми.

В Ираке есть турецкие и арабские бани. Они мало отличаются друг от друга, только в первых несколько жарче. Посетители бани обычно надевают на чресла в мыльном отделении небольшой, принесенный из дому или взятый в бане напрокат платок (”паштамаль”) и башмаки на деревянной подошве (”кубкаб”). В турецкой бане, прежде чем попасть в руки далляка, посетители сидят на горячем каменном кругу, выступающем на полметра от пола. Это своего рода парная. В средние века в багдадских банях вместо мыла употребляли бобовую муку, а листья лотоса служили мочалкой. Сейчас почти во всех магазинах можно купить мыло любых сортов и отличные мочалки, сплетенные из пенькового волокна в форме груши. После бани багдадцы пьют крепкий чай, заваренный с порошком корицы.

Столица Ирака хороша во все времена года. В начале марта в Багдаде начинают распускаться розы и апельсиновые деревья, выпускают клейкие листочки смоковницы, из зонтиков пальм показываются кремовые стебли с цветами. Но тополя стоят еще голые. На их длинных гибких ветвях прыгают крупные синицы и качаются воркующие дикие голуби, называемые иракцами ”фухтая”. В саду дома, где я жил (район Каррадат Марьям), невысокие апельсиновые деревья были усеяны желтыми тычинками и длинными пестиками. Редко кто из нашего дома, проходя мимо, не пригнет ветку, чтобы вдохнуть их крепкий, жасминный запах.